26 апреля суд в Великом Новгороде признал, что бывший главный редактор газеты «Новгород» Михаил Боголюбов изнасиловал местную журналистку Алину Щеглову. За насильственные действия сексуального характера ему назначили четыре года реального срока в колонии общего режима. Щеглова рассказала «Холоду» о том, как она добивалась возбуждения уголовного дела, о травле в соцсетях и поддержке коллег.
Как развивалось дело об изнасиловании Алины Щегловой
Изнасилование произошло в редакции муниципальной газеты, которую возглавлял Боголюбов, в конце сентября 2019 года после вечеринки, устроенной местными журналистами. Как потом рассказывала сама Щеглова, она в какой-то момент отключилась, а очнувшись, поняла, что Боголюбов насилует ее. Добравшись домой из редакции, журналистка рассказала о случившемся мужу — тот не сразу поверил, что его давний друг Михаил Боголюбов способен на такое.
Уже на следующий день Щеглова пошла в травмпункт, а затем и в Следственный комитет. Сразу после этого ей позвонила жена Боголюбова Алла Егорова — полковник полиции, заместитель начальника новгородского управления МВД по вопросам миграции. Она предложила забрать заявление из СК, пообещав, что взамен будет ее «должником». Посчитав, что дело пытаются замять, Щеглова спустя две недели, 12 октября, рассказала об изнасиловании публично. Только после этого СК подтвердил, что проводится доследственная проверка, а потом возбудил уголовное дело. Еще через два месяца Боголюбов ушел с поста главреда газеты.
Рассказ Щегловой об изнасиловании привел к конфликту в Союзе журналистов России. Руководство федерального СЖР посчитало, что глава новгородского отделения организации Ольга Иванова скрывала информацию о случившемся. Новгородское отделение в ответ назвало заявление московских коллег, «уже назначивших виновного, плевком в правосудие и нормы объективной журналистики», повторяя слова самого Боголюбова. В итоге правление местного СЖР было расформировано и переизбрано.
Официальное обвинение Боголюбову предъявили только летом 2020 года — почти через год после изнасилования. Рассмотрение дела началось в сентябре и растянулось еще на полгода. Все полтора года Боголюбов находился под подпиской о невыезде. Под стражу его взяли только после приговора суда.
– Вы говорили, что ваша цель заключается в том, чтобы «человек получил справедливое наказание». Считаете ли вы четыре года колонии справедливым наказанием?
— Я считаю решение справедливым, потому что насильника признали виновным и он получил срок. Мне было важно, чтобы срок был реальным, чтобы он не отделался условным наказанием.
Я очень благодарна суду за то, что он правильно оценил все процессуальные доказательства. Я была рада видеть, как насильника уводят из зала суда в наручниках. Это было для меня очень важным.
– Четыре года колонии вы считаете соразмерным наказанием?
– За преступления такого рода дают от трех до шести лет. Учитывая его положительные характеристики со всех сторон, включая мэрию, я не думаю, что ему могли бы дать больший срок. Поэтому я рада, что судья полностью поддержал требования прокурора, который и запрашивал четыре года реального срока.
– Кто вас поддерживал все это время, пока шло следствие и судебное разбирательство?
— Меня очень поддерживали мои подруги, мой адвокат все время был на связи – он делал гораздо больше, чем должен был формально. Я очень благодарна за то, что он делал максимум возможного. Если бы не он, я думаю, такого приговора бы не было. Я очень благодарна людям из профессионального сообщества, которые меня поддерживали.
Я слышала очень много историй о том, что женщины [после изнасилования] не смогли обратиться в полицию, и я понимаю почему. Эти женщины мне говорили, что следят за моим процессом, потому что он важен лично для них. Это было для меня весьма существенно.
– А муж?
— Когда мог, он меня поддерживал. Потом не смог. К сожалению, это, конечно, не могло не повлиять на общую атмосферу в семье.
– Вы рассказывали о том, что многие коллеги-журналисты вас поддержали, но многие и не поддержали.
— У нас [в регионе] произошел целый раскол из-за этого случая. Коллеги, которые мне не поверили и были знакомы с обвиняемым, очень давно его знали и с очень хорошей стороны. Они были уверены в том, что у меня есть какие-то мотивы, чтобы его оговорить. Причем мотивы были самые смешные, вплоть до того, что я хочу занять место главного редактора, что, конечно, невозможно, потому что, во-первых, это самая скучная газета, которая в Новгороде издается, а во-вторых, туда не назначают людей с улицы. Я работаю в другой сфере, и моя работа меня полностью устраивала.
Было очень много обвинений в мою сторону. Некоторые коллеги вышли из Союза журналистов, когда московский секретариат выразил мне поддержку. Это было, конечно, для меня большим шоком. Я стала человеком, из-за которого наше журналистское сообщество раскололось.
Сейчас я работаю там же [в издании «Новгород.ру»]. Место работы не меняла и менять не собираюсь.
– Ваши коллеги с работы вас поддержали?
— Да. Они сделали это очень тактично. Они узнали о случившемся спустя несколько дней, но около недели делали вид, что ничего не знают, чтобы меня лишний раз не травмировать. Спустя некоторое время ко мне подошел генеральный директор, — я знала, что он в курсе, — и сказал: «Я не знал, что ты знаешь, что я знаю. Нам пришло время поговорить». После этого мы проговорили с ним около часа, и он выразил мне поддержку. Это было для меня очень важно — получить поддержку от коллег, с которыми я работаю каждый день.
– Что для вас было самым сложным в этом процессе? Вы же сталкивались с Боголюбовым лицом к лицу на всех заседаниях?
— Я присутствовала почти на всех заседаниях. На некоторых, в том числе на прениях, я не смогла присутствовать. Я спасалась тем, что старалась не воспринимать его как живого человека. Он был для меня просто персонаж, который должен понести свое наказание. Я старалась не очеловечивать его, не вспоминать о том, что произошло тогда. Я просто шла вперед к своей цели, чтобы доказать, что мои слова являются правдой. Я смогла это сделать. Для меня самое важное было это, а не количество лет, которые он проведет в колонии. Именно слова судьи о том, что он виновен, что я смогла это доказать, для меня самое главное.
– Правильно я понимаю, что вы были знакомы с Боголюбовым до того вечера?
– Да, мы были знакомы довольно давно, он был другом моего мужа. Именно поэтому я осталась с ним ждать такси в тот вечер. Мне даже в голову не могло прийти, что этот человек может сделать что-то плохое, потому что я его знала только с хорошей стороны. Я не могу сказать, что мы дружили и тесно общались, но мы пересекались, в мэрии работали одно время в смежных структурах. Я совершенно не видела причин ему не доверять. Как бы это странно ни звучало, обычно даже у насильников есть какая-то мужская солидарность, что, мол, это жена моего друга и я не буду с ней ничего плохого делать. Тут даже это не сработало и было для меня большим шоком.
– Как вы относитесь к нему сейчас?
— Я воспринимаю его как насильника. Как человека, который может совершить ужасные вещи. Для меня он, конечно, перестал быть нормальным человеком.
– Вы говорили о том, что изначально не хотели предавать случившееся с вами огласке. В какой момент вы решили это сделать — и не пожалели ли об этом решении?
— Я предала огласке это в тот момент, когда поняла, что уголовное дело возбуждать не собираются, потому что прошло уже слишком много времени. После того, как я подала заявление в Следственный комитет, мне должны были написать бумагу, в каком статусе находится дело — проводится ли проверка, по каким причинам затягивается. Я испугалась, что дело могут замять, и единственным способом изменить эту ситуацию для меня была огласка.
Я очень боялась. Я прекрасно понимала, какие будут последствия, прекрасно знала, какие комментарии на меня польются. Я до сих пор не могу прочитать комментарии к тексту на «Медузе» (издание внесено в реестр СМИ — «иностранных агентов». — Прим. «Холода») про меня, потому что даже моя личка «Вконтакте» была взорвана людьми, которые меня никогда не видели. Они считали необходимым сообщить мне о том, какая я тварь, что я должна умереть, писали всякие нелепые комментарии о моей внешности, которые никакого отношения к делу не имеют. Это были абсолютно случайные люди из разных городов. Им просто необходимо было написать мне какую-то гадость.
Когда я высказалась публично, я же не обвинила конкретного человека, я даже имени не называла. Я просто говорила, что не возбуждается уголовное дело. Все, что мне было нужно, — чтобы следствие возбудило дело, провело все необходимые следственные мероприятия и решило, права я или нет. Я не призывала посадить насильника немедленно. Конечно, это довольно быстро просочилось в прессу, и все довольно быстро поняли, кто является насильником, но это не было моей целью. Я не пыталась заклеймить и зашеймить этого человека.
– Как вы справлялись с потоком негативных сообщений и комментариев?
— Я, конечно, старалась не читать. В принципе я была к этому готова, потому что я видела, как это происходит с другими жертвами насилия. Незадолго до того, как это со мной произошло, я читала историю журналистки Кати Федоровой из Владивостока, которая обвинила соучредителя медиахолдинга в насилии, а в итоге получила штраф за клевету и волну хейта, потому что у нас считается, что женщина сама виновата в произошедшем насилии.
– С какими главными препятствиями вы столкнулись во время этого процесса? Вы рассказывали, что жена Боголюбова, которая работает в МВД, пыталась оказать на вас давление.
— Самым главным препятствием для меня было то, что следствие не собирается возбуждать дело и работать. После того, как это все решилось, мне стало проще психологически.
Жена мне звонила всего один вечер, это была довольно робкая попытка, потому что она поняла, что ничего не добьется и больше со мной не связывалась. Позвонила она поздним вечером, спросила, могу ли я забрать заявление. Я сказала, что, конечно, нет. Она сказала, что все разузнает и в тот же вечер мне написала сообщение, в котором упомянула имя следователя, которое я не называла. Я прекрасно понимала, что она где-то узнала, кто мой следователь, поговорила с ним, а мне сказала, в какое время он будет меня ждать. На следующей день мне позвонил следователь и именно в это время меня и позвал и рассказывал о возможности забрать заявление. Я сказала, что это невозможно, и он таким образом, конечно, тоже лукавил, потому что заявления такого рода не забираются и должны быть рассмотрены в любом случае (дело об изнасиловании нельзя прекратить из-за примирения сторон. — Прим. «Холода»).
– В какой момент вы почувствовали, что можете добиться справедливости?
— Я искренне верила в то, что я смогу доказать свою правоту. Я же точно знала, что произошло. Если бы я не была уверена, что смогу это доказать, я бы не решилась пойти в Следственный комитет. Я поняла, что я справлюсь и что, скорее всего, все будет так, как должно быть, на очной ставке. Он стал очевидно врать, и это легко можно было опровергнуть вещественными доказательствами. На тот момент я выдохнула с облегчением, потому что моя точка зрения подтверждалась уликами, а его — нет.
Это было, конечно, довольно тяжело — столкнуться нос к носу с насильником, но со мной был мой адвокат, который не дал мне расклеиться, и я прошла через это с его помощью, выдержала.
– Что происходило на очной ставке?
— Следователь задавал вопросы о том, что происходило в тот день. Он [Боголюбов] уверял, что порвал бретельку на платье, когда пытался снять его, а на самом деле платье было порвано совершенно в другом месте – оно было разорвано на спине и по шву, его можно было разорвать только двумя руками. Это соотносилось с моими показаниями и никак не соотносилось с его, и таких фактов было достаточно много. В тот момент я поняла, что мои доказательства являются более весомыми и следствие может передать дело в суд. А когда дело было передано в суд, это было для меня уже половиной победы.
– Обращались ли вы за психологической помощью? Что вам помогало держаться?
— Да, я общалась с психологом, которого я нашла через своего адвоката. К сожалению, мало психологов работают с жертвами насилия, и зачастую такая помощь сводится к тому, что: «Ты сама виновата, у тебя было слишком откровенное платье, ты слишком напилась. Чего ты ожидала? Это же мужчина. Переживи это и иди дальше». Моя психолог была, конечно, совершенно другого формата. Она ни в какой мере меня не обвиняла. Ее поддержка тоже для меня была достаточно существенной.
– Думали ли вы о том, что будет, когда насильник выйдет из колонии? Не опасаетесь ли вы за себя?
— Я пока даже об этом не думала. Единственное, мы ходатайствовали о том, чтобы нас информировали о том, как он будет перемещаться, если его будут переводить из колонии в колонию, и обязательно проинформировали, если его мера пресечения изменится. Честно говоря, я очень стараюсь об этом не думать.
– Вы планируете и дальше жить в Новгороде?
— Пока да. У меня здесь дети. Уехать с детьми я не могу, а уехать без них — тем более.
