21 марта у нескольких сотрудников историко-правозащитного общества «Мемориал», которое в 2022 году получило Нобелевскую премию мира, прошли обыски. По решению российского суда юрлицо «Мемориала» уже год как ликвидировано, что не помешало следователям обвинить людей, которые там работали, в «реабилитации нацизма». Историк Сергей Бондаренко, многолетний сотрудник «Мемориала», рассказывает, откуда взялись эти обвинения, и рассуждает о парадоксальной логике современных российских репрессий.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Во время обыска в здании «Мемориала» на Малом Каретном сотрудники Следственного комитета выпили всю водку, оставшуюся в здании, съели коробку конфет из Бишкека (деколонизация?) и, предположительно, забрали из библиотеки несколько Книг памяти.
Таким образом следствие ищет доказательства «реабилитации нацизма» в базе данных жертв политических репрессий, которую «Мемориал» составляет последние 30 лет. Дело тут в том, что среди более чем трех миллионов записей есть люди, которых можно заподозрить в коллаборационизме во время Второй мировой войны. (Всего под современный закон «О реабилитации жертв политических репрессий» подпадают примерно 12 миллионов человек — то есть список еще и заведомо неполный.)
Российское государство работает сразу в двух регистрах. С одной стороны, объявленный «иноагентом», а затем ликвидированный «Мемориал» — это «кучка национал-предателей». С другой стороны, по какой-то противоестественной причине эти же люди оказываются авторами сакрального списка, нарушение чистоты которого — метафизическое и уголовное преступление.
«Ненастоящих» жертв в списках «Мемориала» уже находили и раньше — и это, вообще говоря, нормально: ошибки в огромной базе данных, собранной усилиями сотен человек в разное время и с доступом к разному объему информации, неизбежны. Составители готовы их обсуждать и исправлять.
Нынешних подозреваемых трое: Петр Алексеевич Долженков, Петр Павлович Двойных и Рудольф Яковлевич Наймиллер. Они внесены в Книги памяти «Мемориала» еще в первой половине 2000-х. Первые двое фигурируют в одном томе Книги памяти Республики Татарстан на букву «Д» (что наводит на интересные мысли о критериях оперативного поиска). Наймиллер родом из Одесской области, и его имя указано в «Одесском мартирологе» — отдельном мемориальном издании, выходящем в Украине с середины 1990-х годов. Все они были репрессированы по разным редакциям и пунктам «политической» 58-й статьи Уголовного кодекса (в Украине это была 54-я статья) в 1940-е — во время и сразу после войны.
У этих трех людей разные истории. Но во всех трех случаях мы очень мало знаем о том, что с ними случилось. Следственные дела на Долженкова и Двойных закрыты для исследователей без погон: курская прокуратура отказалась их реабилитировать в 2001 году, а по закону доступ к делам нереабилитированных в России по-прежнему невозможен. Исследователи в Татарстане, включавшие в списки Долженкова и Двойных, вероятнее всего, никогда и не видели материалов их дел. Оба отбывали наказание в Свияжске и приписаны к местной Книге памяти по географическому признаку.
Наймиллер, судя по рассекреченным (15 лет спустя после попадания в базу) данным, действительно участвовал в казнях еврейского населения на оккупированных территориях в Украине и Молдавии — и был осужден за это на 25 лет в 1954 году. Но в списки «Мемориала» он попал как «спецпоселенец», принудительно перемещенный из Одесской области гораздо раньше, сразу после войны. Был ли он депортирован как коллаборант или как этнический немец? Проверить это можно только в материалах дела, которые по-прежнему недоступны для исследователей.
Общая схема вкратце выглядит примерно так. Советские репрессивные органы на протяжении десятилетий занимались массовым политическим террором: арестовывали и убивали миллионы людей. Часть из них была посмертно реабилитирована, другие — не были. Небольшие группы активистов на территории огромного государства, распавшегося на полтора десятка стран, собирали информацию об этих людях в государственных и ведомственных архивах — полуоткрытых, полузакрытых — при поддержке или противодействии местных властей. И вот теперь новые постсоветские репрессивные органы ищут «нацистов» среди трех с лишним миллионов записей людей со сложной биографией и обвиняют в симпатиях к нацизму тех, кто эти записи составлял.
Логика заражения нацизмом, которую используют российские следователи, — это логика приобщения, прикосновения, в ней нет места причинно-следственным связям. Во время обыска сотрудники СК пили водку, ели конфеты, интересовались книгами о Петсоне и Финдусе, брали книги в библиотеке. Внимание, вопрос: станут ли они после этого «иностранными агентами»? Растут ли у них волосы на ладонях, воют ли они на луну? Заражены ли они уже «реабилитацией нацизма» — или еще могут очиститься?
В оптимистическом сценарии кто-то из нас доживет и до того, чтобы собирать новые списки политических репрессированных — в них будут те, кого сейчас преследуют за составление старых. Как было написано на первой странице книги диссидента и математика Владимира Альбрехта «Как вести себя на обыске»: «Просьба рукопись не изымать, так как именно это обстоятельство и увеличивает ее объем».
