День Победы священен, как священна сама Победа. В наше время, когда каждая смерть на фронте происходит онлайн, когда у нее есть своя страница в соцсетях и когда она оповещением приходит прямо тебе в мобильный, даже сто погибших на войне кажутся катастрофой.
Двадцать семь миллионов! Как это себе представить вообще? Это в каждой семье, значит, есть мертвые. Убитые на фронтах деды и прадеды, погибшие от бомбежек и голода женщины и дети. Великая Отечественная потребовала от каждой семьи отдать кого-то ей в жертву. Люди брали оружие в руки, чтобы защитить свой дом. Свой именно дом, свою семью: жену любимую, ребятишек. Выбора не было. Враг напал предательски, без объявления войны, начав с ночных бомбардировок мирно спящего Киева. Надо брать в руки оружие и идти воевать. А если придется погибнуть — то погибнуть, чтобы твоя жена и твои дети могли спастись и жить дальше.
И они гибли. Это было настоящее жертвоприношение: недожитая жизнь перетекала от мужчин, которые миллионами врастали в землю — их детям. Оставались только черно-белые карточки в красном углу, на домашнем алтаре духов предков, которые отдали нам все свои силы, всю свою кровь, все свое время на земле.
День Победы был днем памяти предков и днем жизни. Да, по Красной площади маршировали воины, но воины эти были продолжателями дела защитников. Теми, кто смог появиться на свет благодаря самопожертвованию их отцов и дедов. И дело, которое они продолжали, было делом защиты своей родной земли, своих семей.
День Победы по сути своей является Днем предков, языческим древним торжеством, в котором скорбь по ушедшим мешается с радостью от того, что сами мы сейчас живы — благодаря им. Эти чувства и смыслы понятны и доступны любому, они так первобытны, так могучи, что священность этого торжества ощущается каждым — до мурашек; словно поток силы, горячей крови идет из далекого прошлого — струясь через каждого из нас. И все, что омывает этот поток, становится сакральным тоже.
Места, где была пролита кровь, превращаются в святыни. Освящаются слова, которыми говорят о жертвах предков — и пустые лозунги становятся действенными заклинаниями. Освящаются государственные, военные и культурные символы, которые политики окунают в этот поток — и наши сердца начинают биться чаще при одном взгляде на них. И сами политики, причащаясь его, становятся как будто его жрецами.
Так любой, кто посягнет на окропленное святой кровью, оскорбляет память предков. Ведь все, что свято — непогрешимо. В нем нельзя сомневаться. Верующие готовы рвать на части тех, кто посягнет на их святыни, столь искренней будет их ярость.
Поэтому, чем греховней и бездуховнее политик, тем сладостней он плещется в крови наших предков: ведь она покроет его тефлоновой кожурой, ведь ей он сможет отразить любую критику.
Потому власть и поднимает павших из братских могил, потому и заставляет их маршировать по проспектам российских городов об руку с живыми. Безгласность мертвых и послушность живых, следующих за тенями своих предков, искушает ряженых жрецов: неужели можно так заманить живых куда угодно, заставить их сделать что угодно? Мертвые ведь безгласны, они шагают туда, куда зовет их громыхание военных оркестров и речи с пластиковых трибун голубых экранов.
Кажется, что можно. И вот живых отправляют умирать на фронты беспричинной, неправедной, захватнической войны, внушая им, что это деды их туда зовут.
Но предки заклинали не повторять, и когда жрецы требуют повторения, сама суть культа Победы извращается. Миссия погибших на фронте состояла в том, чтобы позволить жить нам, иначе их жертва бессмысленна. И если они не ограждают нас от гибели, а сами же пытаются втравить нас в новую войну, то превращаются из наших защитников и покровителей — в неупокоенных мертвецов, которые жаждут крови живых, которые хотят затащить своих детей к себе на тот свет.
Разрушается главная эмоция, главный подспудный смысл, которые наполняли культ Победы силой. Торжество жизни, омраченное данью памяти ушедшим, превращается в церемонию жертвоприношения, в кормление мертвых живыми. А жрецы, которые говорили от имени мудрых и благородных предков, начинают изрыгать заклятия своего настоящего бога — бога смерти. В служении этому богу есть свой смысл: как и публичные казни, жертвоприношения гипнотизируют публику и делают ее животно-покорной. Эффект, известный всем жрецам и правителям.
С пластиковых трибун требуют смерти, призывают ее сойти на весь мир атомным пожаром, потому что суть и смысл этого нового культа — в гибели, в жертвоприношении ради одной только власти, а доблесть — в самоубийстве вместе со всем миром. Бесы, которые овладели нашими правителями, не имеют ничего общего с тенями наших предков. Те, кто нами правит, и те, кто правят ими, пока стеснительно, но все решительней и решительнее — вталкивают народ в печи мобильных крематориев. День Победы превращается в День Смерти.
А наши предки желали нам одного — жить.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
