В июле 2020 года неизвестный позвонил Светлане Анохиной — журналистке и активистке, главному редактору сайта Daptar, который с 2014 года пишет о положении женщин на Кавказе, — и пригрозил ее убить. В сентябре стало известно, что после отказа полиции принимать какие-либо меры она покинула Дагестан ради своей безопасности. Специальный корреспондент «Холода» Юлия Дудкина поговорила с Анохиной о феминистках на Кавказе, угрозах и решении уехать.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Вы покинули Дагестан из-за угроз, которые получали летом. С чего все началось?
— Вечером 22 июля мне позвонили на мобильный. Я взяла трубку, на том конце был мужчина. Не помню точно, что он сказал, но я почувствовала, что он настроен агрессивно. Толком я ничего не смогла понять — связь прервалась. Когда он позвонил в следующий раз, я включила диктофон. Нормально он смог дозвониться только с четвертого раза — сказал, что он в горах и связь пропадает. Потом он удостоверился, что с ним разговариваю именно я, спросил, где я нахожусь. Я попросила его представиться, и он назвался Далгатом Умахановым. Я посмеялась, сказала: «Это вы только что придумали». Поинтересовалась, в чем дело. Он говорит: «Вы же феминистка?». И продолжает, мол, «им» поручено «разобраться с феминистками». Меня эта формулировка очень напрягла и разозлила. Наверное, я повела себя не как взрослый человек, а как девочка, выросшая в Махачкале: тут же стала ему назначать «стрелку». Сказала, что готова с ним встретиться возле Советского РОВД. Он ответил, что у него там работает двоюродный брат. При этом он так весело рассмеялся, что я поверила, что у него там действительно кто-то есть.
Я подумала: надо выведать побольше информации. Попыталась узнать, как он собирается со мной «разобраться». Он заявил, что убьет меня прямо перед РОВД. Я ему сказала, чтобы приезжал — мне было понятно, что это просто болтовня. Разумеется, он так мне и не перезвонил. Я пробила его номер через приложение Getcontact и выяснила, кому принадлежит номер. Владельцем оказался человек по имени Рашид Абдулмуслимов. В интернете нашлось видео с федерального телеканала, где его задерживают за лихачество на московских дорогах и оказывается, что у него есть оружие и удостоверение сотрудника полиции.
Я скинула ему запись разговора и сообщила, что пишу на него заявление. Мне перезвонил мужчина, начал говорить, что это не он мне угрожал. Что в то время, когда со мной общался «Далгат», он был в дороге — ехал из Москвы в Махачкалу. Я не стала слушать его объяснений: сказала, что полиция разберется. Но она не разобралась.
Вы написали заявление?
— Да, я подала заявление на сайте прокуратуры в ночь с 22 на 23 июля. Приложила аудиозапись нашей беседы, попросила разобраться. Вечером 24 числа ко мне пришел следователь. Мы долго беседовали, он все записал. Потом ему позвонили, он по телефону сказал: «Скоро буду». Сказал, что это звонил Рашид — мол, они его вызвали и он приехал.
Я думала, что будут какие-то результаты, но со мной так никто и не связался. Я рассказала об этой истории в соцсетях, и мне написали люди из помогающих организаций. Спросили: «Может, тебе уехать?». Я ответила: «Зачем я буду убегать? Я не боюсь». Прямо как подросток, который храбрится. До 20 августа я ждала ответа от прокуратуры и не дождалась.
Почему вы все-таки уехали?
— Я привыкла играть смельчака, воина. Но однажды вечером я вышла в магазин, а по дороге домой, там, где надо было пройти среди деревьев, вдруг запнулась и поняла, что мне не по себе, не хочется идти. Я вдруг осознала, что мне угрожали. Мы почему-то никогда до конца не верим в реальность угроз, пока что-то на самом деле не случится. Мне стало некомфортно, я почувствовала себя уязвимой. Домой я все-таки дошла. А потом заметила, что почему-то запираю окна. Я связалась с теми людьми, которые предлагали мне уехать, и сказала, что я согласна. Я поняла, что мне не нравится происходящее. Не нравится молчание прокуратуры — как будто этот человек и правда как-то с ней связан. А больше всего не нравится моя собственная реакция, то, как я стала себя чувствовать.
Атмосфера угроз для меня — привычная и постоянная. Угрожают тут на каждом шагу, пишут жуткие вещи в личные сообщения. Это привычная форма разговора
Вы больше не связывались с прокуратурой?
— Пару недель назад корреспондент, которая со мной работает, позвонила в их пресс-службу. Там ей сказали, что в возбуждении уголовного дела отказано. Я никаких оповещений об этом не получала. Мои родные специально узнали на почте, не приходила ли мне какая-нибудь корреспонденция. Выяснилось, что ничего не приходило. Причин отказа в возбуждении дела я не знаю.
До этого случая вам угрожали?
— Я выросла на Кавказе и живу здесь всю жизнь. Атмосфера угроз для меня — привычная и постоянная. Угрожают тут на каждом шагу, пишут жуткие вещи в личные сообщения. Это привычная форма разговора. Из-за этого притупляется бдительность, ты перестаешь это замечать.
Из-за чего вам угрожали раньше?
— Из-за активизма, журналистики, публикаций в соцсетях. Впервые я столкнулась с угрозами, когда развела активность вокруг дома, который начали строить около кладбища, — лет десять назад. Стройку развернули прямо в полутора метрах от ограды кладбища. Я делала фотографии, бегала по городу, собирала подписи. Тогда прокуратура обратила внимание на этот вопрос, а мне позвонил один из застройщиков — хотел, чтобы я прекратила свою деятельность. Он пытался общаться мягко: говорил, мол, это я такой добрый, а вот есть люди, которые готовы применить «серьезные» способы воздействия. Я стала кричать: «Ты что, угрожаешь мне, что ли?». Мне кажется, я не совсем понимаю, как себя вести в таких ситуациях. Срабатывает многолетняя выработавшаяся в Махачкале привычка наезжать в ответ.
В какой момент стали угрожать из-за феминизма — не помню. Я всегда говорила, что я феминистка, и только в последние пять-шесть лет к этому слову стали относиться как-то по-особенному. Сейчас назвать себя феминисткой — все равно что террористкой. Пишут, что за это надо убивать. Но так, чтобы специально кто-то позвонил и сказал, что «поручили разобраться» — такого еще не было.
Что вы делали в последнее время? Были какие-то громкие публикации, инициативы, которые могли привлечь внимание?
В последнее время я занималась на «Даптаре» рубрикой «Кавказские феминистки»: предлагала девушкам рассказывать, как они пришли к феминизму. Еще была публикация про телеграм-канал «Что хочу сказать, Мадо...», который создали активистки из Ингушетии. (Телеграм-канал «Что хочу сказать, Мадо...»рассказываето женских правах и предоставляет женщинам площадку для высказывания — Прим. «Холода»)
Еще я стала рассказывать в соцсетях про группу «Марем», которой уже несколько лет занимаюсь я, Марьям Алиева и еще несколько активистов. Мы объединились, чтобы помогать женщинам в любых сложных ситуациях — создали этакий «женсовет». У нас нет конкретного направления: к нам обращаются и те, кому угрожают убийством, и те, кого шантажируют, выкладывая компрометирующие фотографии в паблики. Недавно обратилась мама девушки, которая сбежала из дома. Мы несколько дней ее искали. Когда девушка нашлась, оказалось, что она употребляет наркотики, и мы обратились в дружественный центр для женщин с зависимостями, чтобы ей там помогли.
Однажды к нам даже обратился мужчина, который оказался в Москве без денег. Ему нужна была какая-то небольшая сумма, чтобы заплатить за ночь в хостеле. В общем, если у кого-то беда, мы стараемся с ней разобраться или найти людей, которые это сделают. С нами работают юристы и психологи. Раньше мы никак не назывались, а теперь решили рассказать о том, что создали такую группу, и выбрали название. «Марем» — в честь Марем Алиевой, пропавшей женщины из Ингушетии, которой я не смогла помочь.
Конечно, когда я рассказала об этой инициативе, мне, как обычно, начали писать: мол, не надо защищать женщин, «мы тут на Кавказе сами разберемся». Мне приходится все время напоминать людям, что я родилась и выросла на Кавказе, что я никуда не вторгалась, я тоже оттуда.
На меня бесполезно давить. Я занималась женскими вопросами столько, сколько я себя помню, и всегда делала это на Кавказе
Другие феминистки тоже сталкиваются с нападками и угрозами? Кому-то еще звонили?
Несколько лет назад я узнала о феминистической группе в Махачкале. Познакомилась с девочками, думала, мы можем что-то сделать вместе. Они знали много разной терминологии, например, от них я впервые услышала слово «цисгендерный». Но когда я спросила, чем именно они занимаются, они рассказали, что в основном собираются и разговаривают о феминизме. Я им предлагала заняться сопровождением пострадавших от изнасилований в судах, снимать документальное кино. Но особой инициативы [с их стороны] не было. Потом я предложила вместе поучаствовать в акции «Женская историческая ночь»: раздавать на улицах листовки с рассказами о женщинах, которые совершили какие-то большие поступки.
Мы договорились, стали печатать листовки. В какой-то момент я написала в чате, что если наклеить листовку в неположенном месте, за это могут привлечь к административному наказанию, но это не страшно, штрафы я беру на себя. После этого они перестали отвечать и вообще пропали. Через несколько лет назад я узнала, что фем-группа распалась. Больше ни о каком организованном фем-движении [в Дагестане] я не слышала.
Что вы планируете делать дальше? Вернетесь в Дагестан?
На меня бесполезно давить. Я занималась женскими вопросами столько, сколько я себя помню, и всегда делала это на Кавказе. Сейчас я уехала, потому что на меня свалилось понимание, как все это тяжело. Мне нужен отпуск, нужно побыть в месте, где я не чувствую себя уязвимой. Я все время уговариваю людей не бояться и подавать заявления в полицию. Говорю им, что у них есть права. Сейчас оказалось, что я не могу защитить сама себя, не могу заставить неповоротливый закон работать.
Не так давно к нам обратились девочки. Их сфотографировали где-то в городе, выложили фото в паблик во «ВКонтакте» и подписали: «Это шлюхи». Они подали в полицию заявление против администраторов паблика. А из полиции им пришел ответ, что «нет состава преступления» (в России по схожим поводам возбуждают дела о клевете — Прим. «Холода»). Получается, я сейчас столкнулась с тем же самым. С тем, что люди, которые отвечают за работу законов, ничего не делают. В такие моменты появляется ощущение совершенной беспомощности. У меня хотя бы есть возможность уехать и передохнуть от всего этого. А у этих девочек — нет. Это бесит, иногда я начинаю задыхаться от понимания того, как мало мы можем сделать.
Я и дальше буду добиваться разъяснений от полиции. Я хочу понять, почему отказали мне. Почему отказали этим девочкам. Сдаваться я не буду, у меня просто нет такого варианта. Мне 58 лет, я не могу изменить свой характер, отказаться от всей своей жизни и начать новую с нуля.
