33-летний москвич Павел Шулепов, научный сотрудник лаборатории ФМБЦ им.Бурназяна, в начале марта написал в фейсбуке гневный пост о необоснованных, с его точки зрения, мерах борьбы с коронавирусом: он злился, что был отменен матч ЦСКА — «Зенит», на который он купил билеты. «Конкретно у нас с тобой такие же шансы заболеть [коронавирусом] и помереть, как долбануться молнией при ярком солнце», — убеждал он друга в комментариях. Уже через полтора месяца Шулепов лежал в реанимации на ИВЛ. Спецкор «Холода» Мария Карпенко поговорила с Павлом Шулеповым о том, как он заболел и как изменилась его точка зрения.
Расскажите, где вы работаете? Вы медик по образованию?
— Я работаю в Федеральном медицинском биофизическом центре имени Бурназяна, научный сотрудник лаборатории экспериментальной спортивной медицины. Я не медик, образование у меня — инженерное дело в медико-биологической области. Мы разрабатываем немедикаментозные методы (например, физиотерапия — прим. «Холода») повышения функциональной готовности спортсменов. Оцениваем физические и психоэмоциональные возможности спортсменов и занимаемся научным поиском того, как их можно улучшить, не прибегая к таблеткам.
Как ваши коллеги-медики отреагировали на новости о вирусе в начале эпидемии? Что говорили?
— В самом начале думали, что это нас вообще минует, и все ограничится только Китаем. Потом, когда началось заражение в России, коллеги-медики, естественно, сразу сказали, что все серьезно, раз такой заразный вирус, то надо срочно какие-то меры принимать. У нас руководство моментально — как только вышло распоряжение Собянина, что люди старше 65 лет не должны работать, — всех пожилых сотрудников отправило на удаленку. А после того, как [впервые с обращением по поводу эпидемии] выступил президент, вообще всех сотрудников, которые могли работать удаленно, и нашу лабораторию в том числе, перевели на работу из дома.
Вы были недовольны введенными ограничениями? Не доверяли информации об опасности вируса?
— Поскольку я сам не медик, я, честно говоря, скептически относился ко всей этой заварухе. Считал, что все эти ограничительные меры слишком перекручены. У меня жена серьезнее относилась ко всем этим нововведениям, чем я. Я был достаточно легкомысленен.
Сводку о том, сколько каждый день заболевших, я проматывал, особо не вчитываясь. У меня было такое ощущение, что это как гроза — где-то гремит, но пройдет мимо, и все.
Несмотря на мнение коллег-медиков?
— Несмотря. Потому что — ну, дурак, что ж поделать. Дело в том, что у меня родители тоже врачи, я вырос во врачебной среде. Я с детства пропитан вот этим духом медицины, поэтому я знаю, что врачи всегда перебдят. У них всегда мнение — лучше перебдеть, чем недобдеть. Поэтому я, зная мнение коллег, все равно считал, что все эти меры слишком перекручены.
На чем основывалось ваше мнение?
— В тот момент у нас было очень мало зараженных — и мне казалось, что городить панику из-за нескольких случаев преждевременно. Я думал, что должно случиться что-то вроде итальянского или китайского варианта, когда счет идет на тысячи [заболевших], и тогда можно начинать что-то делать. Я считал, что эти меры слишком ранние. Конечно, пока это тебя самого не затрагивает, все эти ограничения только раздражают. Ты не можешь то, не можешь это… И думаешь, что это ограничение твоих свобод.
Знаете, у меня мышление обычного русского мужика: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Я считал, что пока есть один-два зараженных, надо тихо-спокойно их лечить и не поддаваться панике. А когда пойдет по экспоненте — тогда надо что-то делать на национальном уровне. То есть я был не то чтобы совсем против превентивных мер — но когда профилактика начала затрагивать жизнь обычных людей, мне казалось, что это перебор.
У себя в фейсбуке вы предполагали, что это не что иное, как «закручивание гаек» режимом.
— По поводу режима — я всегда был достаточно аполитичен, я никогда не считал, что это создание полицейского государства или тотальная слежка. Я просто думал, что вполне возможно, что эти меры — запрет массовых мероприятий — на данный момент удобны властям. Как раз шла усиленная подготовка к изменению Конституции, мне казалось, что все эти меры достаточно удобны, чтобы все провернуть еще быстрее и с меньшими рисками.
Еще, когда уже пошло по Европе это дело гулять, я подумал, что наши власти просто решили присоединиться к общему порыву: все побежали, и мы побежали.
Как выглядел ваш образ жизни после того, как ввели ограничения в Москве? Вы выходили из дома? Носили маску на улице?
— Руководство нас отправило на самоизоляцию, но мой образ жизни особо не поменялся — я и до этого особо из дома не выходил. И тут — только в магазин, в аптеку. Перчатки не надевал, но руки мыл каждый раз, когда возвращался с улицы. Маску не носил — потому что знал, что маска абсолютно бесполезна, если хочешь не заразиться сам: она нужна, чтобы ты не заражал других (в начале апреля американские Центры по контролю и профилактике заболеваний выпустили новые рекомендации, в которых советовали всем, в том числе здоровым, носить тканевые маски, чтобы снизить риск распространения инфекции — прим. «Холода»). Поскольку я знал, что я здоров, я понимал, что мне маска абсолютно не нужна.
А почему вы были уверены, что здоровы?
— Потому что я чувствовал себя прекрасно. О том, что болеть можно бессимптомно, я тогда не знал. За все время до начала болезни я три или четыре раза выходил из дома. Мы с женой часто заказывали доставку — но не чтобы не контактировать с людьми, а чтобы не готовить.
Ваша жена более серьезно отнеслась к ограничениям?
— Да, она каждый раз, когда выходила на улицу, полностью экипировалась: маску, перчатки, плотную одежду. Она в этом плане больший параноик, чем я.
Вы над ней посмеивались?
— Честно говоря, да, смеялся. Она выходила — я ей говорил: ну, ты прям как космонавт, собираешься в открытый космос. А она: «Ниче! Нормально! Лучше перебдеть!» Но она меня не переубедила. Ну, такое мышление [у меня было]. Нерациональное.
Что вы думали, когда видели людей на улице в защите? «Вот дураки, поддаются панике»?
— Нет, я в принципе не осуждаю других за их мнение. Поэтому когда куда-то шел и видел людей в маске — просто думал: окей, это их выбор, они решили полностью защититься.
У меня мышление обычного русского мужика: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Я считал, что пока есть один-два зараженных, надо тихо-спокойно их лечить и не поддаваться панике
Вы говорили, что вас раздражало, что профилактические меры нарушают ваши свободы. Чего конкретно вам не хватало?
— В первую очередь, меня раздражало, что закрыли стоматологические кабинеты. Потому что моя жена как раз находилась на лечении у стоматолога, которое пришлось поставить на паузу в самый неподходящий момент. Это у меня вызвало очень сильное раздражение. Еще — закрытие парикмахерских. Постоянно следить за всем этим… Хотелось выглядеть прилично. А так, в принципе, остальное особо не парило: кафешки и рестораны перешли на доставку, и все, что мы с женой любим, мы просто стали заказывать домой.
А запрет массовых мероприятий?
— Ну, не прямо всех: мы особо никуда не выходили, не тусили в городе. Но то, что попал под запрет футбольный матч, на который я купил билеты, — это вызвало раздражение, конечно. Тогда все только-только начиналось закручиваться. На тот момент вообще не было страшно — ни мне, ни жене.
У вас есть предположения, где вы заразились?
— Это для меня большая загадка. Мы сидели дома и ни с кем не контактировали. Я подозреваю, что заразился от жены. Она с недельку немножко покашливала, чувствовала себя более-менее хорошо, но была небольшая одышка. А на следующей неделе у нее все прошло — и свалился я. У меня все было очень-очень быстро: в первый день я начал покашливать, а во второй у меня резко поднялась температура. И дальше у меня неделю фигачила температура, которую ничем не сбить, — 38, 39. Больше симптомов у меня не было вообще.
Вам было страшно?
— Я думал, что подхватил обычный сезонный грипп. Так что я стал применять бабушкины методы: закутался — думал, пропотею, — пил чай с вареньем. А вот жена сразу подумала, что у меня коронавирус. Но я ее максимально успокаивал: дорогая, я дышу хорошо, это не коронавирус, все нормально.
А когда скорая забирала меня в больницу, я вообще ни о чем не мог думать, настолько мне было плохо. Страх пришел позже, когда пришло осознание, насколько я был близок к краю.
В какой момент вы решили вызвать врача?
— Когда температура не проходила третий день и надо было что-то решать по поводу больничного. Потому что работать я не мог, даже удаленно. Вызвали врача, он не сказал ничего про «корону» — сказал, видимо, ОРВИ, пейте больше жидкости, сбивайте температуру. И ушел. Потом, когда мне поплохело, вызвали скорую. У нашей скорой теперь, конечно, потрясающие полномочия — ей запрещены любые манипуляции с больным, они что-то фиксируют и работают таксистами, я просто поражаюсь, зачем тогда скорая нужна. Они померили мне сатурацию, сказали — пейте больше жидкости, до свидания. Потом второй раз пришел врач — спросил, надо ли больничный лист, пообещал сделать. Мазки так и не взяли — мы спрашивали у скорой, будете ли брать мазок, они сказали, что это к врачу. Врача спросили — он ответил, у него с собой нет.
То есть тогда вы уже допускали, что у вас может быть коронавирус?
— Мы подумали, что надо на всякий случай [провериться]. После этого мне еще раз поплохело, вызвали еще раз скорую, она приехала и предложила госпитализацию. Я на тот момент был максимально не готов к госпитализации — сказал, не надо, ребята. Я в принципе не очень люблю больницы. Я знаю, что такое внутрибольничная инфекция, и мне казалось, что дома я быстрее пойду на поправку. Супруга очень сильно убеждала госпитализироваться, но я наотрез отказался.
Потом приехала мама — она врач, она меня всегда лечила и по врачам таскала. Еще день они с женой пытались меня привести в чувство. Я все еще был уверен, что у меня сезонный грипп. Супруге было страшно за меня, потому что я все никак не отходил. Спустя сутки мне лучше не стало, и вызвали скорую, чтобы меня госпитализировать. Госпитализировали меня тот же медицинский центр, где я работаю, — жена договорилась с моими коллегами.
Мама вас уговорила?
— Меня уже не надо было уговаривать, потому что я был в полубредовом состоянии, почти в невменозе. Когда скорая меня забирала, у меня резко упало давление, я терял сознание: не мог стоять, у меня сразу темнело в глазах, я падал в обморок. А по приезде в больницу я почувствовал, что мне все тяжелее и и тяжелее дышать. Сказал врачам, они сразу же дали кислород. Сутки я пробовал дышать самостоятельно, но мне становилось все хуже. Температуру они тоже не могли сбить, и дышать мне становилось все труднее и труднее. Спустя сутки меня перевели в реанимацию.
Что это за ощущение, когда почти не получается дышать?
— Ощущение, будто ты тонешь. Пытаешься сделать вдох, но грудная клетка при этом не работает. Когда заканчиваешь дыхательное движение — дикая боль в груди, острая, будто что-то колет. И тогда начинались, конечно, паника и ужас: никак не мог продышаться, мог дышать, только лежа на животе, и то не всегда. И это несмотря на то, что давали кислород. Было невероятно трудно, буквально через силу заставлял легкие работать — и не получалось.
То есть приходится делать огромную работу просто для того, чтобы жить.
— Да. Именно так я провел целый день. Ночью мне стало еще хуже, и меня перевели в реанимацию. Все это время я был в полном сознании. И этот момент, конечно, очень страшный. Когда меня подключали к ИВЛ, мне давали миорелаксант, чтобы я не сопротивлялся и чтобы аппарат наладил мне жизнеобеспечение. Это было очень, очень страшно. Потому что от миорелаксанта ты не можешь двинуть ни единым мускулом, при этом ты полностью в сознании и ощущаешь все, что с тобой происходит. Ты все чувствуешь, но не можешь пошевелить ничем вообще. И в таком состоянии — мне его дважды давали — я провел почти сутки. Вот этот момент был для меня максимально страшный.
Поскольку я в полубредовом состоянии был, мне ничего не объясняли. Я не знал — временно это, не временно. Пройдет, не пройдет? Или я теперь овощ навсегда? И что будет дальше? Была дикая боль в горле из-за трубки ИВЛ, что происходит, я не понимал. Состояние экзистенциального ужаса, скажем так.
Я ничего не видел — не мог открыть глаза из-за миорелаксанта. Когда смог открыть глаза на следующий день, увидел, что у меня из горла торчит трубка.
Как ощущается искусственная вентиляция легких? Сколько дней вы на ней провели?
— Это ощущалось так: при каждом моем дыхательном движении аппарат загонял в меня еще больше воздуха, насыщенного кислородом. Как будто мне постоянно что-то дует в легкие — независимо от того, дышу я или нет. Я дышал скорее рефлекторно, чем вынужденно. Безумно больно было глотать. Говорить я не мог — только мычать, и то не очень громко. Санитары давали мне планшет с ручкой, я писал им записки.
Всем сотрудникам реанимационного отделения я готов памятник поставить. Я провел в реанимации то ли восемь, то ли девять суток — и постоянно там курсировал персонал, сотрудники — герои. Все в противочумных костюмах, в полном облачении, были дни, когда были жарко — не представляю, как они в этих костюмах.
Страшно это — когда вокруг люди в скафандрах, а ты лежишь беззащитный?
— Я с детства привык к больницам, ходил к родителям на работу. Так что страх ко мне пришел потом, когда мне показали результаты томографии моих легких — насколько все плохо. Я был на грани смерти. Тогда да — пришел страх, как будто я от пули увернулся.
На шестой, по-моему, день я пошел на поправку — после того как мне сделали переливание плазмы: мне врач показал динамический снимок на телефоне. Он сказал — вот, хочешь посмотреть, с чем ты вообще к нам пришел? И там, конечно, от легких вообще мало что оставалось. Обычная легочная ткань — серенькая, а пораженная — черная. И черного было процентов 90, мне казалось, что от легких вообще ничего нет, все чернота заполняет.
Ночью у меня была небольшая истерика — как бывает, когда отпустило. Я проплакал в подушку полночи. Было ощущение — раз выжил, значит, есть что сделать на этой земле. Значит, что-то не закончил.
О чем вы думали все эти дни?
— Какие-то дурацкие мысли. Когда все это закончится, во-первых. Потом рандомные песни стали играть в голове, я их слушал. Потом перебирал в голове дела неоконченные. Поток сознания. Единственное — запомнилось, что время стало растягиваться, сутки шли за двое, а то и за трое. Думал-думал, смотрю на часы — прошло десять минут, а по ощущениям — два часа.
Вы размышляли о том, что зря недооценивали вирус?
— Когда осознал, что реально мог умереть, пришла мысль: «Вот я, блин, дебил. Не прислушался и не стал защищаться». Я себя винил в том, что слишком поздно поехал в больницу. У меня была КТ4 (критическая стадия пневмонии — прим. «Холода»). Если бы поехал в больницу раньше, вполне возможно, что мог бы ограничиться КТ3 или КТ2 (средней или тяжелой — прим. «Холода»). Просто бы подышал кислородиком недельку в больнице, и обошлось бы без реанимации. А я не поехал, потому что не верил, что у меня все настолько серьезно. Я, читая новости, видел, что тяжелых случаев мало, и в основном, все они у старшего поколения. До последнего не верил, что у меня все пойдет по максимально плохому сценарию, думал — переболею и переболею.
В марте вы писали в фейсбуке, что «шансы заболеть [коронавирусом] и помереть» у вас примерно такие же, как «долбануться молнией при ярком солнце».
— Блин, действительно писал такое! Сейчас вспоминаю! Вот оно что! Значит, молния все-таки шарахнула! Я просто на тот момент, когда писал, был практически уверен, что вирус затронет только ослабленный организм, только тех, у кого много сопутствующих заболеваний и пожилых. Думал, что если тебе меньше 50 и нет сопутствующих заболеваний, то переживать не о чем. Вот настолько я был в этом уверен! Как видите, уверенность вообще оказалась ни о чем.
Что вы сейчас думаете о введенных ограничениях?
— Сейчас я считаю, что все адекватно. Вчера выступил Путин с объявлением о послаблениях — при этом я слежу за динамикой, меньше зараженных не становится. Так что я думаю, рано начали отменять — лучше перебдеть.
Но, честно говоря, я до сих пор немного не понимаю, зачем закрыли стоматологические кабинеты. Чисто теоретически я, конечно, могу понять — это контактирование потенциально зараженных людей. Но ведь можно же взять справку, что ты здоров, и пойти к стоматологу или парикмахеру. У меня до сих пор вызывает удивление, зачем эти услуги надо было запрещать (мэр Москвы Сергей Собянин подписал соответствующие указы 25 и 26 марта — прим. «Холода»). Я бы придумал какие-нибудь санитарные меры, не знаю, поставил бы на входах санитайзеры, выдавал перчатки… Не закрывал бы, а максимально обезопасил. Закрывать-то легко. Парикмахерские, стоматология — это такие услуги, от отсутствия которых людям максимально некомфортно. Их отсутствие вызывает раздражение и злость. Я бы что-то придумал бы, чтоб эти услуги оставить — и снизить уровень социального напряжения.
