По оценке министерства внутренних дел в России постоянно проживает более двух миллионов граждан Украины. У каждого из них — своя история, но некоторые особенно драматичны. «Холод» публикует рассказ девушки (она попросила не называть свое имя), которая восемь лет назад была на Майдане и отправляла друзей воевать за Украину на Донбасс, а теперь вышла замуж за россиянина и живет в Москве.
На Майдане [осенью-зимой 2013-2014 годов] я была с первого дня. Это был один из самых страшных и самых лучших периодов в моей жизни: универ, работа, Майдан, и так каждый день. Я привозила ребятам одежду, вкусняшки. Так я жила вплоть до нового года, когда я заработала себе двухсторонний бронхит. Но компания, с которой мы тусовались на Майдане, осталась. Мы продолжали общаться, встречаться. Эти ребята были одними из первых, кто пошел в добровольческий батальон на восток Украины.
4 января 2015 года мы проводили их на очередную ротацию из Киева на восток. А пятого числа они попали в аварию. Они ехали на автобусе, весьма задрипанном. Было темно. Дорога была скользкая. На них ехал КрАЗ, сзади поджимала тоже какая-то военная машина, и в итоге автобус сложился в «гармошку». Погибли 12 человек. Один из них — мой бывший парень (мы хоть и расстались, но продолжали хорошо общаться). Два очень близких друга. Три хороших знакомых. Они бывали у меня дома, некоторые из них ночевали в моей комнате, они приезжали ко мне на Новый год, чтобы передать «дух Майдана», когда я болела и лежала с температурой под сорок.
После этого в нашей компании я начала чувствовать себя лишней. Были очень агрессивные диалоги, всем хотелось всех винить, — я абсолютно понимаю, каждый переживал боль по своему. Я замкнулась. Я минимизировала общение со всеми. У меня начались постоянные ночные кошмары. Бессонница дикая. Мне хотелось лежать, плакать и не жить. Потом папа начал меня чуть ли не силой заставлять ездить на работу. Я на него какое-то время злилась, а сейчас я понимаю, что это было правильно, это не дало мне опуститься совсем на дно и там где-то и остаться.
Я всегда активно пользовалась твиттером. И вот через одного знакомого я там увидела своего будущего мужа Романа (имя изменено по просьбе героини — Прим «Холода»). Вклинилась в диалог. Начала с сообщения про погоду. Мы немножко поговорили, на следующий день я опять написала по какому-то дурацкому поводу. А дальше уже он сам начинал разговоры.
Мы стали общаться все больше и больше, смотрели фильмы вместе, играли в онлайн-игры. И вот я на какую-то его шутку очень громко рассмеялась. Когда мы закончили разговор и я вышла из своей комнаты на кухню, моя мама спросила: «Лиза, а с кем это ты там смеешься?». Я не смогла тогда ответить, я не знала, как сказать, что после Майдана, после всего, что случилось, я смеюсь с парнем из Москвы. Но мама сказала: «Мне неважно, с кем ты смеешься, я очень рада слышать твой смех».
Это был март-апрель, а на майские праздники Рома приехал ко мне в Киев, снял квартиру. Своим родителям он сказал, что едет с друзьями куда-то в Беларусь. А мне надо было объяснить своим, где я буду пропадать, так-то я человек очень домашний — учеба, работа, игры. Мама быстро приняла. А папа очень негативно отреагировал. Когда я попыталась с ним поговорить, объяснить, что ко мне едет мальчик из Москвы, он сказал: «Отлично, давай сводим его на могилы твоих друзей». В первый вечер Рома с папой пошли поговорить наедине. Я безумно переживала, но все обошлось, дальше они уже нормально общались. На могилу друзей, правда, я так Рому и не сводила, я сама избегаю ее.
Мы провели вместе майские праздники. У меня есть фотография, где мы сидим на Майдане, у меня в руках мой украинский паспорт, у него — красный российский. Я так и не решилась никуда выложить эту фотографию. Я не знаю даже, зачем мы ее делали, потому что я понимала, что я не готова афишировать наши отношения. Я до сих пор не афиширую в соцсетях, что я в Москве, только какие-то самые внимательные знакомые могут догадаться.
Потом в июле я поехала в Москву на две недели. Познакомилась с его родителями, которые прекрасно меня приняли. Осенью я приехала еще раз на три месяца. А в феврале 2016-го переехала в Москву. Мы понимали, что в условиях войны России и Украины на востоке Роме с российским паспортом в Киеве будет сложнее, чем мне с украинским в Москве.
Мы жили с его родителями, а мои очень переживали, что я в России на птичьих правах. В какой-то момент мы поговорили с папой, и он вспылил. Я расплакалась. Рома подошел ко мне и говорит: «Давай поженимся». Это был волшебный день — мы вдвоем, фотограф, никакой нервотрепки, переживаний, пьяных родственников и так далее.
Я встала в России на миграционный учет, но каждые три месяца ездила домой в Украину, обновлять документы. Мне не нужно российское гражданство. Я не планирую здесь жить. Я всегда знала, что буду жить в Украине.
Все усложнилось, когда прекратилось железнодорожное сообщение. Прямые авиарейсы прекратились еще раньше. Автобусов я по понятным причинам побаиваюсь. В пандемию я еще очень боялась заразить родителей. Так что мы общались онлайн — еще с самого моего переезда в Москву мы созваниваемся в скайпе каждый вечер.
В этом году я поняла, что я больше так не могу. Я безумно соскучилась по родителям. В конце января я поехала в Киев на автобусе. Тогда как раз начали укрепляться российские войска у границы, и мы с мужем очень переживали. Смогу ли я вернуться? Не случится ли что-то, пока я еду? Мы проговаривали это все с родителями и с Ромой, взвешивали. А стоит ли, а надо ли? Для меня — стоило. Мне просто хотелось домой, потому что мой дом, он там, в Киеве, и всегда будет там.
Я поехала на три недели. Мы постоянно проверяли новости. Я не покупала обратного билета заранее, в итоге взяла на 17 февраля. 18-го числа я приехала в Москву, мне муж подарил букет роз. Этот букет я выбросила только на прошлой неделе, потому что уже было вообще не до него.
В четверг, 24 февраля, у меня стоял будильник на 10 утра. Я работаю из дома и люблю поспать. А муж мой проснулся в 6 утра, увидел новости, но решил не будить меня. Он сам позвонил моим родителям, сам с ними разговаривал, спрашивал, что происходит, как у них дела, чем можно помочь.
В 10 утра у меня звонит будильник. Я беру телефон в руки, выключаю будильник, а у меня десятки уведомлений. Сначала я думаю: что случилось? Ко мне подлетает муж со стаканом воды и успокоительным, говорит: выпей, позвони маме. Я не понимаю, что происходит, открываю телеграм, вижу во всех чатах какие-то коротенькие заголовки. Я спрашиваю у мужа — «Что, пиздец?». Он: «Да». Я: «Где?». Он: «Везде».
Я звоню маме и собираю «бинго» из всех жутких фраз, которые вообще можно услышать от родителей. «Началась война». «Надеюсь, мы с тобой еще когда-нибудь увидимся». «Сиди молча, не высовывайся». Я слышу, что они в машине, думаю, может из Киева выезжают, и спрашиваю — куда вы едете? Мама отвечает: «Да я на работу еду, налоговую отчетность сдавать». И эта фраза дала понять, что пока еще нормально, спокойно, жить можно.
Конечно, первые дни были самые жуткие. Я знаю по Майдану — когда ты находишься в эпицентре событий, тебе не так страшно, как когда ты сидишь дома и за всем этим смотришь издалека, и у тебя нет целостной картины. Ты слышишь только, там взрывы, там бомбят, тут прорвали границу, тут еще что-то. Расстояние действительно очень сильно усиливает страх за семью и за друзей, знакомых. У меня есть знакомые во всех городах, где что-то происходит.
Мой брат с семьей сразу уехал из Киева на запад Украины, а в 25 февраля и родители схватили кота и решили уехать. Буквально через час после того, как они выехали из дома, в район, где живут мои родители, въехали танки, и было видео, где танк переезжает машину, в которой сидит человек. А потом 4 марта была битва на Запорожской АЭС. Мой брат очень испугался и заставил родителей забрать его жену с дочкой, сестру жены с двумя детьми и на машине ехать за границу. Родители не хотели уезжать, но собрались ради внучки, спланировали маршрут и выехали в за границу. Там они сейчас и находятся.
У меня была школьная подруга — единственная, с кем я поддерживала общение, кто знал, где я и за кем я замужем. Она жила в Грузии, но 18 февраля приехала в Киев — мы с ней разминулись на один день. Я следила за ней онлайн, видела, что она постит в инстаграм и фейсбук, но не писала ей. Я не знала, что сказать, я чувствовала себя виноватой. Я не знала, хочет ли она вообще видеть от меня сообщение, что она думает по поводу меня сейчас. В общем, через два дня после начала войны она мне написала: «Ахаха, не услышала от тебя ни одного слова за эти дни». Я извинилась, объяснила, что я не знаю, что писать, меня не учили, как действовать во время войны. «Я видела, что ты онлайн, что ты с семьей. Я за тебя была спокойна. Но у меня есть родители, которые там одни. Я за них переживаю. Прости, пожалуйста».
Она мои извинения не приняла, и мы перестали общаться. Через пару недель я увидела в инстаграме, что она с сестрой пересекла границу Польши, а родители остались в Киеве. Я написала ей, что рада, что они выехали, и надеюсь, что с родителями все будет в порядке. А в ответ она мне скидывает фотографию Харьковского вокзала, забитого людьми, и видео, как она идет ночью пешком через границу. И сообщение — что никогда не простит и никогда не забудет.
Я отвечаю — мне очень жаль, но я тоже все это вижу. Это в моей стране происходит. Я точно так же переживаю, мне точно так же больно. То, что я нахожусь не там, не делает меня неэмпатичным, непонимающим человеком. Это война в моей стране. Не нужно меня винить в этом. Она ответила, что если ты не виновата, то, наверное, никто не виноват. Что она не выбирала, за кого мне выходить замуж и где мне жить. После этого я больше не извинялась.
В Москве мне очень повезло с окружением. Я не знаю ни одного человека, который поддерживал бы войну (ну или они мне не рассказывают об этом). Мне очень много людей писали с сочувствием, с извинениями, предлагали любую помощь. От коллег до случайных знакомых. Но когда я выхожу на улицу и вижу биллборды с буквой Z, мне тошно, противно и стыдно. Для меня это равноценно поддержке резни и геноциду, который происходит сейчас в Украине. Как будто свастики развесили по стране.
Я долгое время была убеждена, что большинство не поддерживает войну, что люди типа против. И в соцсетях у меня очень украинский «пузырь». Однажды мне подруга написала, что в соцсетях видит много людей, поддерживающих войну. Я думаю: не может быть, это все боты! Но я решила проверить. Оказалось, она права. Выходит, я действительно не понимала масштаба проблемы. У меня правда тогда перевернулся мир, как бы пафосно это ни звучало.
Я помогаю чем могу — ищу жилье для беженцев, контакты и так далее. На какие-то антивоенные акции я не готова, я боюсь, я не хочу рисковать спокойствием своих родителей. Сейчас мы с мужем работаем над тем, чтобы уехать — это вопрос финансов и документов. Финальная точка — это Украина, Киев. Я хочу жить в своей стране, я хочу вернуться, я хочу помогать восстанавливать то, что утеряно.
