Во время Второй Мировой в советской армии воевали сотни тысяч женщин — и нередко бороться им приходилось не только с врагами, но и с собственными сослуживцами. «Фронтовички» регулярно подвергались сексуальной эксплуатации: кто-то шел на связь с вышестоящими мужчинами добровольно, других заставляли в нее вступать насильно. После победы прошедших войну женщин часто считали сексуально распущенными «походно-полевыми женами», которые пошли на фронт не защищать Родину, а соблазнять чужих мужей. «Холод» рассказывает, как приходилось воевать советским женщинам и как их потом встречали дома.
Когда Наталье Штраль было примерно 12 лет, ее бабушка-ветеран Елена Бородай впервые заговорила с ней о «темной стороне войны». Бабушка очень любила внучку и очень ей доверяла: иногда рассказывала даже о вещах, которые не открывала больше никому.
— Бабушка, а ты на войне убила хоть одного немца? — спросила Наталья.
— Единственный человек, которого я убила, внученька, это красноармеец, который пытался меня изнасиловать.
— И что, тебя за это наказали?
— А война все спишет, никто никого не считал, — ответила ветеран.
В начале войны советская власть не понимала, как использовать женщин-добровольцев, которые массово записывались в ряды Красной армии и народного ополчения. Как рассказывает историк Анна Крылова в книге «Советские женщины в бою», они стояли в очередях в комиссариатах и комсомолах, писали письма Сталину, советским чиновникам и маршалам, умоляя взять их на фронт. В первые месяцы войны попасть на службу удавалось немногим. Исключением были женщины, которых призвали сразу по специальности, например, медики.
В сентябре 1941 года в СССР ввели всеобщее обязательное военное обучение для мужчин от 16 до 50 лет. Женщины тоже могли учиться военному ремеслу, хоть их государство к этому и не обязывало. Еще через год народный комиссар обороны СССР издал приказ об обучении женщин военным специальностям. Всего за время войны курсы прошли более 222 тысяч женщин — они стали минометчицами, пулеметчицами, автоматчицами, связистками.
О том, что тысячи женщин рвутся на фронт, советская власть вспомнила, когда Красная армия понесла огромные потери в первой фазе войны. В 1942-1943 годах мобилизовали 250 тысяч женщин. Это называлось добровольной мобилизацией: теоретически женщины шли в армию по собственной воле (на практике случалось по-разному), причем оформляли их через комсомол, а не через военкоматы, как мужчин. В общей массе советские граждане об этой мобилизации ничего не знали: как указывает Крылова, в газетах об этом не писали, ограничиваясь общими призывами защитить Родину, обращенными к людям обоих полов.
За годы войны, по данным Генштаба и Минобороны, в советскую армию и флот призвали 490 тысяч женщин. Еще около полумиллиона работали на фронте как гражданский персонал — санитарками, прачками, поварами, машинистками и так далее. Сколько было вольнонаемных женщин, обслуживавших госпитали, продовольственные, вещевые и другие фронтовые учреждения, просто неизвестно.
Любовь существует не на фронте
В августе 1942 года 22-летний военный фельдшер Леонид Фиалковский разговаривал с начальником аптеки Шепшелевым о девушке Майе, которая работала врачом в их части (этот диалог он записал в своем дневнике):
— Она меня интересует, — рассуждал Фиалковский. — Я ей только добра желаю и ни на что не рассчитываю. Она врач и старше меня. Я ей ни к чему. Но ее неприятности огорчили бы и меня. Что с ней случилось?
— Пока ничего, — ответил, по воспоминаниям фельдшера, начальник аптеки. — К ней подбирается [начальник политотдела батальонный комиссар] Максимов. Цепко берет дело в руки. Вчера вызывал ее к себе, но она быстро вернулась, плакала. <...> Последние дни Максимов захаживал к нам несколько раз. И решил бить наверняка, но пока, видно, ничего у него не вышло.
— Как же так? Очень уж старый он. Как ему не стыдно?
— О каком стыде ты говоришь? Сколько там жизни осталось? Хоть испытать какую-нибудь радость. Им можно, у них власть, отдельные машины — условия позволяют. Это нам с тобой ничего не достанется. А они не добром, то силой возьмут. Против воли Максимова Майя не устоит. Слопает ее. Куда ей деваться?
О женщинах Красной Армии написано немало книг, но большая их часть посвящена подвигам женщин-снайперов и летчиц, которые составляли очень небольшую группу женщин-военнослужащих, пишет в книге «Люди на войне» историк Олег Будницкий. Гораздо чаще участники войны в дневниках и воспоминаниях говорят о женщинах не как о сослуживцах, а как об объекте романтического или сексуального влечения.
С этой оптикой отчасти боролась пропаганда. И между собой, и в передовицах к женщинам-военнослужащим чаще обращались словом «девочки», чем «женщины» — второе слово более открыто подразумевало наличие сексуальной жизни. Советская пресса косвенно агитировала за сексуальное воздержание и соблюдение нравственной чистоты и девственности — это преподносилось как часть военной дисциплины для женщин, указывает историк Брендон Шехтер. Пропаганда говорила о личном счастье, романтике и семье как о чем-то, что может быть достижимо только после победы: «Счастье, — пишет Шехтер, — было возможно только в связи с успехами на фронте, романтике там не было места».
В 1942 году в ответ на несколько жалоб на командиров разных военных подразделений начальник Главного политуправления Красной Армии Александр Щербаков сказал: «Если люди сошлись — командир и женщина — какая разница?» («Холод» цитирует эти слова по книге Шехтера, где они приведены на английском). Так Щербаков фактически разрешил командирам Красной Армии добиваться от подчиненных сожительства. «Слово командира было законом, в результате женщинам-военным и их командирам было неясно, имеет ли женщина право отказать старшему по званию, — объясняет Шехтер. — Так или иначе тела женщин контролировали их командиры».
Лейтенант Николай Иванов в своем дневнике возмущался «грубо-скотским» отношением к женщинам со стороны своих начальников, хотя у него самого было «рыльце в пуху»: сексуальные контакты с жительницами разных деревень, в том числе изнасилования, Иванов упоминает раз в несколько записей, перемежая их с отчетами о пайках.
Такое отношение к женщинам приводило к случаям домогательств и сексуального насилия на фронте. Например, военная переводчица Ирина Дунаевская, мобилизованная весной 1942 года после смерти мужа, в начале своей службы поняла, что «для спокойствия души» женщине на фронте нужно жить в подразделении, командир которого не имеет отдельного помещения. Начальник штаба 947-го стрелкового полка майор Ельчев вел себя с ней так, что ей «пришлось сбежать от его домогательств в блиндаж химзавода», потому что больше было некуда. Майор позже получил медаль и стал заместителем командира другого полка, и больше Дунаевская его не видела. «Далеко не каждому можно себя доверить», — заключала она.
Младший сержант Елена Бородай несколько раз сталкивалась с сексуальными домогательствами со стороны офицеров. На фронт Бородай, которая в одиночку воспитывала трехлетнего сына Юру, пошла, чтобы, как она спустя много лет рассказывала внучке, мальчика считали сыном фронтовички, а не предателя: мужа Бородай расстреляли по обвинению в измене Родине в 1938-м, вскоре после того, как Елена родила.
Женщина прошла военно-финансовые курсы и с начала 1942 года работала военным бухгалтером в пятой гвардейской дивизии. По службе ей часто приходилось ездить из штаба на передовую туда-обратно, сопровождая разное довольствие для армии. Ее часто сопровождали офицеры и сослуживцы. «Один сержант остановил машину посреди дороги, заставил ее выйти на обочину в лес и пытался склонить ее [к сексу], но бабушка была боевая женщина и отказалась, — пересказывает «Холоду» рассказ бабушки Наталья Штраль. — Тогда он приставил к ее голове пистолет и начал рвать на ней одежду и нижнее белье». В тот раз женщину спас грузовик с солдатами, который остановился, когда Бородай выбежала на дорогу. В других случаях ее выручал табельный пистолет, которым она могла пригрозить или даже воспользоваться — как она потом рассказывала внучке, однажды она застрелила красноармейца, пытавшегося ее изнасиловать.
Историк Олег Будницкий в своей книге «Люди войны» пишет, что женщины в армии подвергались сексуальной эксплуатации. Ими часто пытались манипулировать: «Строптивых могли отправить на передовую с высокими шансами быть убитыми или искалеченными». Будницкий приводит пример из воспоминаний артиллериста Исаака Кобылянского. Медсестра Оля Мартынова «принципиально отказалась от множества предложений, не поддалась принуждению, не испугалась угроз». Ее перевели в стрелковый батальон медсестрой санитарного взвода, и через полгода ее убило осколком снаряда.
Санинструктор Татьяна Казнова вынесла с поля боя десятки раненых, но была удостоена лишь медали «За отвагу», а не ордена. «Только потому, что она не уступает начальственным домогательствам, а остановилась на единственном не слишком заметном лейтенанте», — утверждала ее сослуживица и подруга Ирина Дунаевская.
Как писал лейтенант Андрей Ковалевский, в сожительстве как правило была «организационная структура»: полковый врач с командиром полка, батальонный — с командиром батальона и так далее. «Уставные обычаи в армии настолько сильны, то есть во всем и всегда отдавать предпочтение старшим по званию и должности, что эти “старшие” обычно имеют в деле любви вдвойне выгодную позицию», — объяснял Ковалевский: с одной стороны, сами женщины «предпочитают» вышестоящих по званию, с другой — подчиненные-мужчины тем уступают. «Впрочем, слово “любовь” употреблять в этих моих рассуждениях будет кощунством потому, что если любовь и существует где-нибудь на этом свете, то уж, во всяком случае, не на фронте, — добавлял лейтенант. — А здесь одна ебля».
Животные инстинкты
Кроме случаев сексуального насилия, конечно, существовали на фронте и сексуальные отношения по согласию. Хоть секс и не вписывался в концепцию жертвенного подвига во имя Родины, историк Будницкий сравнивает поведение советских граждан в период Великой Отечественной с сексуальной революцией 1960-х годов на Западе.
Например, искусствовед Николай Никулин, прошедший всю войну, в своих мемуарах «Воспоминания о войне» пересказывал историю Льва Сизерского о том, как осенью 1942 года его эшелон ехал под Сталинград и застрял в голой степи у разбитой станции, которую обороняли зенитчицы, «девчата в гимнастерках» (как и многие другие свидетельства, этот рассказ невозможно верифицировать):
«Хи-хи да ха-ха! Особенно симпатична одна, черненькая. Взявшись за руки, мы бежим к остаткам забора и (время военное — нельзя терять мгновения!) быстренько приступаем к делу... Но вдруг раздается протяжный гудок паровоза, и эшелон трогается. “Левка-а-а! Скорей!!!” — кричат товарищи. Ах, какая жалость! Приходится расставаться! Воинский долг превыше всего! Бегу к последнему вагону, поддерживая галифе рукой. Ребята помогают забраться в вагон, набирающий скорость. "Куда же ты, солдатик, миленький!!!" — кричит черненькая... Имени мы не успели спросить друг у друга...».
Накануне и во время войны было призвано около 34 миллионов мужчин. Эти люди «жаждали любви или хотя бы недолгой связи с женщиной», пишет историк Будницкий. В военных дневниках тема секса, которая традиционно считалась стыдной, тем не менее «проходит красной нитью». Призванные со школьной скамьи девственники переживали, что умрут, «не познав женщину», — при этом многие шли на войну с идеалистическими представлениями о нравственности. Так, 21-летняя военная переводчица Магдалина Буркина, которая наивно полагала, что на фронте найдет «настоящих людей, чуждых пошлости», чаще сталкивалась с людьми, чьи «лучшие начала и качества» были спрятаны в «оболочку суровости, нарочитой грубости и разврата».
«Последнее они оправдывают формулой — бери от жизни все, что она может дать, пока ты еще жив; возможно, что завтра уже будет поздно, — объясняла Буркина. — Под этим скрывается только желание удовлетворить свои животные инстинкты. И это все проходит здесь так просто, как будто это так и надо, словом, приняло форму закона». По словам переводчицы, мужчин за такой «разврат» оправдывали и даже уважали, а женщин, с которыми этот разврат осуществлялся, презирали. Невольно подтверждая ее слова, участник войны Борис Королев жаловался в своем дневнике, что девушки влюбляются «с каким-то остервенением» и «не имеют никакой сытости». А сержант Борис Комский писал в своем: «Неужели на фронте нет ни одной честной девушки? И все время на каждом шагу я видел отрицательные ответы».
Нередко сексуальные отношения приводили к рождению детей — и это было способом покинуть фронт для женщин рядового и младшего командного состава. У вольнонаемных и женщин-офицеров такой возможности не было: им предоставляли декретный отпуск на 77 дней, после которого нужно было вернуться на службу. Как вспоминала Ирина Дунаевская, деревенским девушкам, которые попали в армию по мобилизации, их матери советовали поскорее забеременеть: «Лишь бы скорее вернуться домой живыми, тем более что женихов на селе не было и не предвиделось».
Солдат Владимир Бушин (впоследствии он стал заметным консервативным литератором) рассказывал, как его «терзал» подполковник из политотдела, сто раз спрашивая об одном и том же: о сожительстве и о воровстве. Телефонисток и радисток у них было много, и они «чуть ли не каждый месяц» проходили медицинское освидетельствование: «Врач остался очень доволен нашими девчатами, просто восхищен. Все здоровые, сильные, ни одной беременной, — записывал Бушин в дневнике. — Каков процент девиц, не знаю, но прошлый раз их было 80%. А ведь на парткомиссии, на которой наш капитан был перед этим, его изображали чуть ли не сутенером».
Военная «сексуальная революция» дошла до того, что 11 июля 1944 года был издан приказ заместителя наркома обороны СССР № 0201 «О введении обязательных ежемесячных медицинских осмотров всего личного состава Красной армии». Осматривали как мужчин, так и женщин, — для предотвращения распространения венерических заболеваний.
Война — нежная мать
Во время войны был популярен такой анекдот. Лейтенант хвастает: у меня четыре жены! Первая – эвакуированная, на нее у меня аттестат (речь о денежном аттестате, который выдавали эвакуированных семьям офицеров — Прим. «Холода»). Вторая — блокадная: ей я отдаю свой паек. Третья — оккупированная: ее я защищаю. А четвертая — фронтовая: с ней я сплю.
На фронте сформировался «институт» так называемых походно-полевых жен — постоянных спутниц воюющих мужчин, в основном — начальников. На фронте таких женщин часто называли аббревиатурой ППЖ. Николай Никулин рассказывал, что командиры добивались своего как «грубым нажимом», так и «самыми изысканными ухаживаниями»: песнями, танцами, декламацией Блока и Лермонтова. В пример он приводил некого полковника Волкова, который выстраивал женское пополнение и отбирал «приглянувшихся ему красоток», чтобы те становились его полевыми женами: «А если сопротивлялись — на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помам и замам».
Свидетельств такого рода масса. Военный фельдшер Леонид Фиалковский рассказывал о докторе, которая «по-фронтовому» вышла замуж за командира бригады Садовского: «Без свадьбы». Олег Будницкий писал о Лидии Захаровой — военном фельдшере и полевой жене маршала Жукова. «Уже после войны, когда он впал в немилость у Сталина, Жукову пришлось писать унизительную объяснительную записку, в которой он утверждал, что не занимался любовью в служебном кабинете, а награждения Захаровой орденами и медалями и присвоение не положенного ей звания лейтенанта объяснял инициативой командования фронтов, которые он “обслуживал”», — пишет Будницкий.
В книге историка также рассказывается о полевых женах маршалов Конева и Еременко — в обоих случаях брак в итоге узаконили. Для женщин из менее привилегированных слоев населения сожительство с офицером могло быть социальным лифтом. Дунаевская писала, что женщины на фронте даже соревновались «по части военных званий своих воздыхателей».
При этом, разумеется, не все отношения на войне заканчивались счастливым концом — скорее он был редкостью. Блокадница Ирина Зеленская писала: «Кто может ручаться за прочность военного брака, когда ежечасно его может разбить смерть?».
На фронте и в тылу к женщинам, которые находились в постоянных отношениях в армии, относились презрительно и с насмешкой: считалось, что они через постель зарабатывают себе еду и поблажки в работе. «Почти проституция», — писала переводчица Софья Островская. Ирина Дунаевская рассказывала, как ее несколько раз хотели взять переводчицей то в один, то в другой полк. Постоянно выяснялось, что, хотя фактически переводчиков не было, эти ставки были заняты — на них числились «начальственные походно-полевые жены»: секретарши и машинистки.
Как пишет историк Брендон Шехтер, некоторые ветераны вспоминали: «Солдаты смотрели на этих женщин с веселой злобой, говоря: “Для некоторых война — мачеха, для других — нежная мать”». По словам составителей военной энциклопедии Минобороны, особенно охотно злословили о походно-полевых женах в тылу те, кто «предпочитал отсиживаться подальше от передовой, за спинами тех же девчонок, ушедших на фронт добровольцами».
У нас забрали победу
После войны государство проводило официальную политику по возвращению женщин-ветеранов в гражданскую жизнь: они должны были вернуться к своим семейным обязанностям и отстраивать разрушенную войной страну. Американские историки Роджер Марквик и Шерон Кардона приводят слова номинального главы советского государства, «всесоюзного старосты» Михаила Калинина: «Большинство девушек, прошедших службу в войсках, до войны не стояли на ногах <...> и только на фронте стали самостоятельными. Эта самостоятельная жизнь длилась три-четыре года и сейчас заканчивается».
Несмотря на подвиг женщин в Великой Отечественной войне, их роли как бойцов уделялось гораздо меньше внимания, чем мужчинам. Как указывает историк Джеффри Брукс, в главной советской газете «Правда» война изображалась в значительной степени как мужской опыт, несмотря на огромную роль женщин в этой борьбе. Сразу после войны участие женщин в действиях передовой было почти полностью стерто из официальной версии истории, пишет в своем эссе «Женское лицо войны» исследовательница Барбара Энгель. Из-за того, что вклад женщин в победу преуменьшался или замалчивался, после войны в общественном мнении женщину-воительницу вытеснила «фронтовая блядь».
Летчица ночного бомбардировочного авиационного полка Ирина Дрягина вспоминала, как одни мужчины благодарили за ее подвиг, другие мужчины и женщины из тыла относились к ней с презрением и даже оскорбляли. Считалось, что молодые девушки вступили в ряды Красной Армии, чтобы найти там мужей. Такое отношение подробно описывали собеседницы Светланы Алексиевич в ее книге «У войны не женское лицо»:
«Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины… — рассказывала снайпер по имени Клавдия. — Они кричали нам: “Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми пездами наших мужиков. Фронтовые бляди. Сучки военные”». О таком же отношении рассказывала исследовательнице Барбаре Энгель военный врач Вера Малахова: «Многие люди думали, что я какая-нибудь фронтовая блядь. К сожалению, многие нас так называли».
Большинство женщин вернулись домой с чувством выполненного долга и бременем репутации «испорченных женщин», пишет историк Олег Будницкий. Так, медаль «За боевые заслуги», которой награждали женщин на фронте, в народе прозвали «За половые заслуги». Светлана Алексиевич рассказала историю анонимной женщины, которая дошла до Берлина и вернулась в родную деревню с двумя орденами Славы и медалями. На четвертый день ее мать подняла ее рано утром и сказала: «Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи… Уходи… У тебя еще две младших сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами…».
Награды за годы Великой Отечественной войны, по данным Минобороны, получили свыше 150 тысяч женщин. Но после войны им приходилось скрывать награды и часто даже сам факт того, что они воевали: боялись, что не найдут работу, что никто их не возьмет замуж.
«Мы молчали, как рабы. Никому не признавались, что воевали на фронте, — рассказывала Светлане Алексиевич сержант, командир зенитного орудия Валентина Чудаева, — Это потом чествовать нас стали, через 30 лет». По ее впечатлениям, мужчин считали победителями, героями, женихами, а на женщин смотрели совсем «другими глазами»: «У нас забрали победу. Тихонько выменяли ее на обычное женское счастье. Победу с нами не разделили».
Десятилетиями истории молодых военных женщин, отдавших Родине свою молодость, репутацию, тела и жизни, практически не рассказывались. Их начали признавать героинями только при Хрущеве, пишут Роджер Марквик и Шерон Кардона, и то только если военные вписывались в тесные рамки представления о героизме. Покалеченным, сошедшим с ума, полевым женам, военнопленным женщинам так и не дали слова.
Источники: Алексиевич С.А. У войны не женское лицо; Будницкий О.В. Люди на войне. М.: Новое литературное обозрение, 2021; Великая Отечественная война 1941–1945 годов. В 12 т. Т. 10. Государство, общество и война. М.: Кучково поле, 2014; Военные дневники Центра исследования эко-документов «Прожито» Европейского университета в Санкт-Петербурге; Никулин Н. Н. Воспоминания о войне. СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2008; Россия и СССР в войнах XX века: статистическое исследование. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001; Engel, B.A. The Womanly Face of War: Soviet Women Remember World War II / N. Dombrowski (ed.) Women and War in the 20th Century: Enlisted With or Without Consent. NY, 2005; Krylova A. Soviet Women in Combat: A History of Violence on the Eastern Front. Cambridge: Cambridge University Press, 2010: Markwick, R.D., Cardona, E.C. Soviet Women on the Frontline in the Second World War. London: Palgrave Macmillan, 2012; Schechter, B.M. The stuff of soldiers: a history of the Red Army in World War II through objects. NY: Cornell University Press, 2019.
