Бородянка — тихий поселок городского типа в Киевской области, находящийся недалеко от Бучи. В первые же дни войны его оккупировали российские войска; они оставались в поселке больше месяца. Теперь вместо домов здесь руины, а число погибших за время российского вторжения мирных жителей уже исчисляется десятками. Таисия Бекбулатова побывала в Бородянке — и рассказывает о том, как здесь раскапывают братские могилы, ищут пропавших и пытаются наладить жизнь после оккупации.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
У здания больницы в Бородянке зацветают молодые саженцы деревьев. В траве мирно дремлет черная собака.
Недалеко от приемного покоя на земле в ряд лежат пять тел, замотанных в цветастые одеяла и простыни. Шестой труп пока еще не выкопали из земли. Местные жители хоронили здесь погибших во время российской оккупации. Теперь их достают, чтобы провести экспертизы и перезахоронить на кладбище.
У братской могилы стоит молодой мужчина в серой кепке — Александр Салов. «Це мой батька», — коротко говорит он, кивая на тело в середине. Из-под ткани цвета хаки виднеются ноги в черных кроссовках. Головы у трупа нет. «БМП голову переехала русская», — говорит Александр.
Его отцу Сергею Салову исполнилось 64 года в первый день войны. В Украину он приехал из России, его сыновья родились уже здесь. 28 февраля Сергей вышел из дома, чтобы остановить колонну российской военной техники. «Он даже в армии не был, с голыми руками пошел, — говорит Александр. — Мы его нашли на улице. Как раз был перерыв, колонны не шли, и мы пошли его искать. Забрали с дороги и сюда привезли».
Александр показывает фото с телефона, сделанные утром 1 марта, когда они с братом нашли тело отца на дороге. На одном из снимков — тело Сергея с раскинутыми в сторону руками. Его уже присыпало снегом. На месте головы — кровавое месиво.
***
Массовое захоронение находится рядом с бородянским моргом. В нескольких десятках метров от него — еще три свежие могилы с самодельными крестами. На них от руки выведено: Бойко Костик Анатольевич, Мельниченко Юра, Шишкина Катя. В изголовьях могил лежат шоколадки и зеленые яблоки.
Надежде Бойко, матери 34-летнего Константина, вечером 28 февраля позвонила крестная сына и сказала, что «Костика нема». Российские военные расстреляли его, когда он переходил дорогу. Муж Надежды поехал за телом сына, смог его утащить с трассы и привезти в морг. Медики похоронили его рядом, на территории больницы. По рассказам местных жителей, Бойко и Мельниченко были убиты в один день и в одном месте — на перекрестке у банка; похоронили их рядом.
«Такая короткая жизнь у тебя, — плачет Надежда, стоя у края могилы. — Я осознаю, что ты не вернешься ко мне. Но все равно если можно было бы, чтобы Господь тебя поднял…» Она обещает сыну заботиться о его любимом питбуле и показывает на телефоне фотографии, где он вместе с собакой.
Константин Бойко был красивым мужчиной. «Метр девяносто, девки за ним с ума сходили. Правда, не хотел жениться, — говорит его мать, и у нее даже получается засмеяться. — [Говорит:] Я, мама, не хочу обузу брать на себя, я в 40 лет женюсь. Ну, не получилось в 40 лет. Он сам автослесарь, работал по стройкам. В 4 утра я выезжала на работу в Киев, я повар. Он меня провожал, прогревал мне машину. “Мама, прости”. У всех последний месяц просил прощения. Непонятно, чувствовала душа его?..».
Работники поднимают из раскопанной могилы тяжелый окоченевший труп, замотанный в белую кружевную занавеску; ее снимают, чтобы переложить тело в черный мешок, и от него поднимается тяжелый запах. Живот у Константина оголился, растопыренные пальцы окоченели, лицо застыло с открытым ртом. Надежда рыдает и гладит тело сына.
***
Российские военные появились в Бородянке, расположенной в часе езды от столицы, в первый же день войны, 24 февраля. Колонны военной техники шли через нее на Киев. Город им захватить так и не удалось, и в первые дни апреля россияне покинули поселок. Оккупация Бородянки длилась больше месяца. В поселок в первые дни войны выезжали в том числе жители Бучи и Гостомеля, которые расположены ближе к Киеву, — они надеялись, что там будет спокойнее.
Так поступили и родители 15-летней Кати Шишкиной. Семья жила в Гостомеле, а Катя училась в 10 «В» школы в Буче.
16-летний Ваня, который учился с Катей в параллельном классе, рассказывает, что на въезде в Бородянку машину Шишкиных обстреляли российские военные. Отец и мать получили ранения, но выжили, а Кате осколок попал в легкое. Хирург в местной больнице прооперировал девочку, но не смог ее спасти. Теперь ее маленькое щуплое тельце, завернутое в синее одеяло, лежит на земле рядом с крупными телами мужчин. «Красивая, добрая», — говорит про нее Ваня.
Рядом с больницей стоят частные дома, лают собаки. Со двора выходит Сергей Иванович, пожилой местный житель. Он хочет что-то сказать, но не может — хватает ртом воздух, пытаясь подавить подступающие рыдания.
«Я хоронил девочку, — с трудом выговаривает он. — С больницы сюда пришел лекарь. Говорит, надо похоронить девочку. Мне лопату дали, еще два хлопца копали эту яму. Потом ее в одеялке принесли».
Сергей Иванович вместе с семьей провел в оккупации больше месяца. Его сын Сергей Онофрейчук рассказывает, что приехал с детьми в родительский дом из Бучи в первый же день войны. Во двор два раза приходили российские военные. «Обыскали, руки проверяли, воевал — не воевал. Я не воевал, не служил, — рассказывает Онофрейчук. — В первый день их было человек сорок, наверно. Вокруг дома встали. Техники много было. Два танка вот так дуло положили на хату со стороны дороги. Я испугался, конечно, что ж. Не так за себя, как за детей. Потом во второй раз пришли, человек двести. В каждый двор, каждую калитку [заходили]. Проверили нас, сказали со двора не выходить. Будем выходить — будет агрессия, будут стрелять».
В Бородянку приехал и кум Онофрейчука с двумя дочерьми. В итоге в доме жили десять человек, четверо из них — дети. «Сказали — детей можете закидывать в автобус, и пусть выезжают. А взрослые остаются все дома, — продолжает Сергей. — Я никуда не дал детей».
Оккупация длилась 38 дней. Большую их часть семья провела в подвале, где обычно хранится картошка, спасаясь от обстрелов и взрывов. Авиаудары по поселку были такой силы, что подскакивала дверца в подвал. Готовили на буржуйке. Купленной еды в доме хватило на полторы недели — потом с помощью молотка и кофемолки мололи зерно, которым обычно кормили кур, и пекли из этой муки лепешки. Еще помогали незнакомые местные, которые узнали, что в доме дети. «Они реально под пулями несли то печенюху, то… — голос у Сергея срывается от слез, он начинает плакать. — То кусочек сала, то кусочек мяса, то муки какой-то принесет. И вот так, каждый день, потихоньку. Мы уже не ели, детям оставляли».
К Онофрейчуку подходит бородатый темноглазый человек в черной одежде. Это Юрий — один из тех людей, который таскал в дом еду. «Гуманитаркой я сам был, — рассказывает он, усмехаясь. — Пока магазины были, мы их взламывали. Другого варианта не было».
— Вы не боялись, что вас убьют?
— Горилка его спасала! — смеется Сергей Иванович.
— Была бы храбрая вода, пофиг! — подтверждает сам Юрий. — Богато было храброй воды.
Младшим детям взрослые старались объяснять происходящее так, чтобы было не очень страшно, говорит Сергей Онофрейчук: «Что мы говорили? Бандиты, надо прятаться». В семье заметили, что младшие девочки теперь играют в оккупацию: «“Ой, бандиты сейчас придут, бежим в погреб”. И под стол».
12 марта, когда российские военные приходили к дому в последний раз, Онофрейчук попытался с ними поговорить. «Я русскоязычный человек, я родился в Крыму, здесь с 2000 года в Буче живу. Я говорю — ребят, как долго это может происходить? — вспоминает он. — Когда это закончится, что вообще происходит? У нас же ни связи, ничего нет. “От нас это не зависит”. Развернулись и ушли».
У отца Сергея Онофрейчука в Крыму живет сестра. Мужчина описывает свой разговор с тетей: «”Вы ничего не понимаете, вас приехали спасать”. Я говорю, зачем нас спасать? Мы что, тонули? Мы свободные люди».
***
Глава областной полиции Андрей Небытов говорит, что в Киевской области уже найдены тела 1045 мирных жителей. Большинство из них — 908 — были обнаружены на территории Бучанского района, куда входит и Бородянка. «Это гражданские лица, которые не имели отношения ни к территориальной обороне, ни к военным формированиям, — подчеркивает Небытов. — Большинство из них, 50-75%, расстреляны из автоматического оружия или пулеметов. Есть и другие, кто погиб от мин и взрывов, обстрелов “Градами”».
Замначальника отделения полиции №2 Бучанского района Вадим Чернышук с коллегами работает в здании местной школы. Он говорит, что в Бородянке уже выданы направления на вскрытие 80 трупов, большая часть тел — около 60 — имеет признаки насильственной смерти. И.о. главы Бородянки Георгий Ерко сказал «Холоду», что под завалами нашли 41 тело, а еще у 20 человек были обнаружены огнестрельные ранения.
Небытов уверен, что массовое захоронение на территории больницы в Бородянке — не последнее. «[Жители] вернулись, посетили свои дома, посмотрели в свои погреба, в свои колодцы, — а там есть люди, — говорит он. — Нам каждый день приходят сообщения: там нашли тела, там есть захоронение, там только [ямы] с номерными знаками или табличками».
Работа по поиску и идентификации всех убитых может занять не один год, признает полицейский. «Потребности убивать такое количество гражданского населения у армии не было, — добавляет он. — Никакой угрозы они не представляли, не оказывали никакого сопротивления. Их просто расстреливали за то, что они украинцы».
***
На улицах Бородянки цветут абрикосовые деревья и яблони. Усеянные розовыми цветами ветки выделяются на фоне двух почерневших высоток на Центральной улице. На самом деле это один дом — просто средней секции у него больше нет: 2 марта ее разрушила ракета, выпущенная из российского самолета.
Дмитрий Садофьев, сухощавый мужчина в сером плаще, сосредоточенно работает на клумбе у дома. Его семья жила здесь много десятилетий — он помнит, как одно из абрикосовых деревьев посадила его бабушка, когда он сам был еще подростком. Теперь он собирает в кучу во дворе обломки, осыпавшиеся на землю после авиаудара. На лице у Садофьева одновременно злость и растерянность. «Ну а кто же будет убирать? Вон, видите, цветы», — показывает он на нарциссы, распустившиеся посреди обломков на клумбе. Потом поднимает лежащий в траве кусок порыжевшего металла: «Осколок».
2 марта в восьмом часу утра Садофьев услышал протяжный свист, а затем звук взрыва в соседнем доме — и тут же побежал вниз по лестнице. Свист повторился. Удар застал его этажом ниже. Дверь напротив лифта выбило взрывной волной, и она прикрыла его от обломков, — разве что кусок бетона прилетел в спину, и она потом долго болела.
У подъезда в тот момент уже был припаркован его синий «фольксваген» с вещами и тремя котами: на нем он собирался выезжать из Бородянки. Дочь к тому моменту уже была в безопасном месте. Осколки попали в машину, но не повредили бензобак и колеса. Зато две соседские машины оказались разбиты в хлам, поэтому пять человек из квартиры напротив, которые тоже собирались эвакуироваться, пришлось брать к себе. В машину поместились еще двое товарищей Дмитрия из другого подъезда и семья пенсионеров с дочкой с восьмого этажа: «Всей кучей там и сидели, кто на полу, кто на вещах, кто на котах. Вот так ехали — дверей нету, задние висят. Это уже потом я их притулил».
Дмитрий считает, что ему и соседям повезло: во время авиаудара никто не погиб, и всем после этого удалось спуститься вниз. Даже коты не пострадали, несмотря на то, что осколки прошили машину насквозь.
Теперь синий «фольксваген», весь в дырах и с заделанными фольгой окнами, снова припаркован во дворе. Дмитрий вывозит на нем то, что уцелело в квартире, где он прожил 38 лет.
***
В подъезде дома на улице Центральной пахнет гарью. Лестницы усыпаны битым стеклом и бетонным крошевом, потолки и стены покрыты плотным слоем копоти. Из дома словно вынули сердцевину — на каждом этаже с правой стороны зияют страшные проемы, сквозь которые видно обгоревшие коробки квартир в последнем подъезде.
Квартира Дмитрия Садофьева находится на пятом этаже. «Тут была комната мамы когда-то. А моя комната там была», — показывает он. Комната, где жила его дочь-студентка, выгорела полностью. Дмитрий заходит в нее и угадывает предметы по тому, что от них осталось: металлические пружины на полу — диван, слоистый прямоугольник пепла — телевизор. От дорогого мольберта в углу не осталось ничего.
Кухня и гостиная пострадали меньше. Бомбардировку пережили сервиз, банки с сушеными грибами, коллекция виниловых пластинок из СССР и немного одежды. «Пахнет — повесил выветриваться. Отстирается. Если свет будет, машинку можно включить да все перестирать», — говорит Садофьев. Грибы он твердо намерен съесть: не для того искал их по лесам, чтобы теперь выкидывать.
По образованию он инженер-электромеханик, зарабатывает установкой и починкой кондиционеров, — и ему особенно жалко специальные рабочие инструменты, которые вынесли из гаража во время оккупации российские военные: «Одно слово — орки».
Дмитрию 50 лет, и первые шесть из них он провел в России. В Омске и Подмосковье у него остаются родственники. Недавно ему звонил двоюродный брат. «Он говорит — я тебе не верю, это все ваши делают, — рассказывает Дмитрий. — Ну о чем общаться? Они все так говорят. Даже те, кто наши, здесь родились, остались там, они под влиянием пропаганды, телевизора. Там мозги настолько закомпостированные, что просто люди не верят своим родным сестрам, братьям, детям». Авиаудары по жилым домам россияне наносили намеренно, уверен Садофьев: «Целенаправленно убивают народ, чтобы стереть с лица земли Украину. Потому что они не могут с нами совладать».
Мирную жизнь в Бородянке он описывает с сожалением: «Комфортно, приятно было. Город небольшой, почти все друг друга знают. Киевляне приезжали, многие покупали себе у нас дачи. То есть цивилизация, но в то же время тихо. Нет такого шума, как в Киеве. Хорошо было жить».
Он подходит к проему в стене, где когда-то были окна, и показывает: «Солнце вставало и вот так проходило по кругу». В проем видно центральную площадь, где развевается новый сине-желтый флаг — старый сорвали российские военные. Напротив многоэтажки, через площадь, — дом культуры с выбитыми стеклами. На площади — памятник Тарасу Шевченко с простреленной головой.
***
У подъезда другой многоэтажки на Центральной улице, в которую тоже попала российская ракета, стоит пенсионер в черной одежде и смотрит вверх. 69-летний Микола сегодня впервые приехал к своему уничтоженному дому. «Никогда не думали, что нападет Россия на Украину, — безжизненным голосом говорит он. — Все были братья и сестры. В нашем доме проживало богато российских, белорусских людей». Микола не может подняться в свою квартиру — болит нога. Мужчина вздыхает и медленно идет прочь, не оборачиваясь.
27-летний Николай Пономаренко тоже жил в этом доме. Вместе с женой Юлией они купили квартиру год назад и только закончили ремонт. Юлия — его одноклассница, они женаты с 18 лет, но это было их первое собственное жилье: дизайн жена выбирала сама. Сейчас Юлия с кошкой Маркизой далеко от Киева, и что стало с квартирой, видела только на фотографиях. «Я бы ее сюда и не пустил просто», — говорит Николай. О жене он рассказывает с нежностью. В их спальне повсюду мягкие игрушки — теперь они в черной копоти. В 2022 году пара планировала завести ребенка.
В мирное время Николай, по его выражению, «доставлял людям счастье» — проводил в квартиры интернет. Теперь он состоит в бородянской теробороне, записался туда в первый день войны, хотя даже не служил в армии. Он считает, что в его квартире располагались русские снайперы: стены на разных этажах помечены буквой «С», а на этаже он нашел несколько гильз от крупнокалиберного оружия. «Тут с окна открывается красивый вид. Просматривается все», — объясняет он.
В доме Николая погибли многие жители. «Я думаю, будет правильно, чтобы они почувствовали то, что мы, — рассуждает он о наказании, которое было бы справедливым для тех, кто ведет войну с Украиной. — Опустошенность. Неизвестность, что будет дальше. А так — будем надеяться на лучшее. Я вообще оптимист». Мужчина улыбается и закуривает сигарету.
***
В центре Бородянки стоит компания: Сергей Ярмощенко, его жена Наталья и их друг Владимир жгут костер из армейских деревянных ящиков, оставшихся от военных. На костре варят суп в эмалированном ведре. На вопрос, из чего он, Сергей отвечает — из всего, что нашли.
Сергей с Натальей сейчас живут в квартире друзей. Своего дома у них больше нет — его расстреляли из танка. Трое их сыновей сейчас не в Бородянке — их вывезли в в безопасное место. «Соседка с первого этажа как раз стояла готовила кушать, ей ногу оторвало, — говорит Сергей. — Без ноги завезли ее в больничку». Но он все равно считает, что им повезло: «Сначала в подвал хотели пойти, потом решили туда не идти. После этого оттуда 29 человек достали [мертвыми]. Там и деток много было».
На жизнь компания не жалуется: гуманитарка есть, воду можно брать из колодца. Когда пропало электричество, Сергей с Натальей стали жечь свечи, используя в качестве подсвечников найденные гильзы. «Водочки выпьем, тоже не без этого. Потому что стресс, сами понимаете, — оправдывается Ярмощенко. — Хоть поспать можно. Буквально месяц я вообще не спал. Наступает ночь — это самое плохое время суток, не знаешь, куда себя деть. Тишина сплошная».
Его друг Владимир время оккупации описывает просто: «Мне на них было насрать, блядь. Я себе огород удобрял, хозяйство куриное завел. Стиралку старую разломал — мангал придумал сделать».
Какое-то время они с женой провели в соседнем селе Дружня, рассказывает Сергей: «Выхожу на улицу покурить, а там они дома шмонают, машут: иди сюда. Открывали дверь и вперед меня пропускали. Чтобы, если будут стрелять, попали не по ним, а по мне. Я походил, провел их в пару домов, а что делать. А Наташка давай у них автоматы из рук вырывать: “Какого хера вы сюда пришли?”. Но они спокойные были, такие, человечные нам попались». Сергей говорит, что военные «учили его жизни»: «Типа это не они Бородянку расстреляли, а это наше СБУ. А они нас пытаются спасти. Рассказывают вот такую хрень».
С его тестем из села Загальцы, по словам Ярмощенко, военные обошлись хуже. «Наташин отец к своим родным ездил в соседнее село, обратно на свою улицу заезжает — и русские стоят, — пересказывает он рассказ родственника. — Говорят: чего ты тут ездишь? Ты наводчик. Раздели догола, автомат к виску приставили, говорят: расстреляем тебя. Он попросил попрощаться хотя бы с женой. Повели его домой, пришли, посмотрели, что ничего, все спокойно там, сказали — ладно, живите. По всей улице его голым провели под автоматом».
Самой Наталье говорить трудно — она сразу начинает плакать.
***
«Мой крестный умер, а каким образом, мы не знаем. Похоронили сначала прямо под домом, а потом перехоронили», — рассказывает 16-летняя Лиза. Вместе со своим старшим братом Сергеем она стоит в очереди в школу, где раздают гуманитарную помощь. Это та самая школа, где она училась в мирное время. Теперь здесь каждый день собирается очередь из нескольких сотен людей: магазины не работают, еды достать больше негде.
«Нам не дозволялось выходить никуда, расстрел на месте. Ходили по домам. Шукали оружие. Бандеровцев шукали», — вспоминает, посмеиваясь, 63-летняя пенсионерка Анна, которая приехала за гуманитаркой на велосипеде. Это сейчас основное средство передвижения в Бородянке, бензина ни у кого нет. Анна знает, что в центре поселка убили ее соседа — 42-летнего Андрея Быкова.
В другой школе Бородянки располагались российские военные. Теперь ее территория перекопана: повсюду траншеи и землянки. Есть даже окоп для отдыха — там стоят школьные стулья и вырванные из машины кресла. Под ногами всюду валяются упаковки от армейских пайков.
Мимо окопов идет местный житель — 72-летний Валерий Николаевич. Говорит, что российские военные, придя в дом, отобрали у него мобильный телефон и разбили его. Потом попросили воды. «Я говорю: у меня воды нет, компот есть несладкий. Вынес им компот. “Мы такой компот пить не будем”. В конце подходит их командир: я тоже хочу попить воды, дай я компот попробую. Говорю: кислый компот, без сахара, потому что сахара уже нет. Он говорит: “Ну, я такой компот пить не буду, ладно, дед”. Думаю: сволочь ты такая! Разбил мобилку, попросил воды! Да иди в болото, напейся воды из болота», — злится пенсионер.
«У моей соседки хорошая козка была, она мне часто козлиное молоко давала, — продолжает он. — Вечером 12-15 человек [с территории школы] выходят и говорят: мы кушать хотим, яички свежие давайте нам, мясо... И, короче, он [российский военный] вывел эту козку и просто за этими мусорными контейнерами пустил на шашлыки. Думаю: ну твари — они и есть твари. Жалко козку».
***
В начале войны 34-летний Максим Ковалев снимал из окна своей квартиры в Бородянке, как мимо проходит колонна российских войск. Военные его заметили. Максим сначала показывает с телефона видео с колонной, потом указывает на висящую у окна спутниковую тарелку. Сбоку у нее теперь круглое отверстие. Максиму повезло — пуля из автомата прошла мимо него.
«Он не попал в меня. Я голову поворачиваю и вижу — чувак сидит и в меня целится. Я успел упасть назад, — рассказывает он. — И спустя примерно час они, я так понимаю, передали информацию следующим колоннам: что вот такой-то дом, посреди дома две спутниковых тарелки — как ориентир, тут только у меня так. Я стоял здесь — и слышу, как херачат с пулемета по дому. И потом меня как оглушило!».
По словам Ковалева, пуля пробило окно, и осколки разлетелись по комнате. В этот момент ему повезло во второй раз — осколок попал ему в шею, но не задел сонную артерию. «Помню, встал над ванной, кровь херачит, но я себя нормально чувствую. У меня шок, наверное, был, мне вообще не больно было. Потом брат взял бинт, обмотал. Хорошо, что больница у нас здесь, а не через дорогу, потому что [по дороге] колонны идут, — вспоминает он. — Мы побежали в больницу, меня как попало зашили. Части кожи не было, она оторвалась. Сейчас я поворачиваю голову, у меня пол-лица натягивается».
Родители Максима переехали в Украину из Брянска, сам он родился уже в Бородянке. «Я прошел то, что прошли все, кто имеют родственников в России, — рассказывает он. — Тетя моя звонила. Я ее искренне люблю, она хороший человек, но телевизор для нее, как для большинства этого стада, иначе не назову, — это как Библия. Набирает в слезах, потому что узнала, что меня поранили, говорит: „Они просто там бомбят военную часть“. Да нет у нас военной части. Говорю: „В меня стреляли целенаправленно. Я буду носить этот фейк, как вы его называете, на своем лице“. Она говорит: „Блин, да ты не понимаешь, давай к нам“. Да я лучше под танк пойду».
Максим говорит, что даже его отец остается «пророссийским до мозга костей», несмотря на то что сам оказался в оккупации в своем доме в частном секторе: «Его не трогали, не били — молодцы. А Зеленский, извините, пидорас для него». Максим говорит, что он «в шоке от того, насколько у Путина получается зомбировать свой народ». Сам он сейчас развозит по соседним селам гуманитарную помощь.
Под конец оккупации квартиру, в которой Ковалев жил с матерью, ограбили. «У меня очень хорошая дверь стояла, они ее долго насиловали — не получилось, но они сделали ход конем — через соседей зашли. Взломали соседнюю дверь, разломали относительно слабую стену и зашли через нее. Вынесли кальян дорогой, бутылку Jack Daniels, которую мне друзья в 2009 году подарили, — я ее держал для особого случая. У мамы в этой тумбочке было золото — цепочка и маленький кулончик. Нашли. И забыли у брата в комнате». На тумбочке мародеры оставили букву V.
Самой большой загадкой для Максима остается инцидент с кастрюлькой гуляша. Перед тем, как выехать из Бородянки, семья съела половину супа и убрала его в холодильник. Когда после окончания оккупации Максим вернулся, грязная кастрюлька стояла на балконе, а гуляша в ней уже не было. Ковалев не может понять, кому и зачем понадобилось есть его суп, которому было уже несколько недель.
***
9 марта жителю Бородянки Олегу Стукалову исполнилось 45 лет. В этот день он виделся со своей матерью Галиной. «Сказал — береги себя. Я сказала — а ты себя», — вспоминает Галина Стукалова и плачет.
Когда российские войска ушли, обстрелянную и сгоревшую машину Олега нашли в поселке недалеко от кладбища. Внутри никого не было. С тех пор мать ищет сына повсюду. 20 апреля она пришла на вскрытие могилы у морга, но Олега в ней не оказалось. Галина Стукалова продолжает искать.
Некоторые фразы в тексте переведены с украинского на русский.
