«Родина — это не Путин»

После начала войны с Украиной многие россияне стали уезжать из страны с билетом в один конец. Тем не менее, многие политически активные люди остались и не собираются эмигрировать. Они рассказали «Холоду», почему сделали такой выбор и что чувствуют сейчас.

Мне странно говорить про то, что я остаюсь в России, в момент, когда в моем офисе идет обыск (интервью проводилось 4 марта. — Прим. «Холода»). На момент 13:00 4 марта сюда пришли сотрудники полиции, они ломают двери в месте, где я провела в последние годы больше времени, чем у себя дома. Это страшно.

В «ОВД-Инфо» я занимаюсь всем, чем занимается наше юридическое направление, то есть координирую процессы от юридической консультации до ведения уголовных дел, от звонка о помощи из отдела полиции до отправки жалоб в ЕСПЧ. Это все делает команда людей, которые работают со мной. Это мое большое детище.

Так вышло, что вся моя жизнь связана с протестами. Я себя ощущаю взрослым человеком лет с 14, тогда я стала заниматься журналистикой. Были парламентские выборы 2011 года, и впервые, наверное, так массово стали видны нарушения на выборах. В твиттере все публиковали нарушения с участков, все про это говорили, был такой подъем гражданской активности, волна возмущения, которая не могла меня не затронуть. Я начала ходить на акции протеста как журналист и писать тексты для ученической газеты. Я не ощущала себя тогда участником, не выкрикивала лозунгов, но я знала людей, которые выходят туда, и это было тоже политической активностью. Дальше я 8 лет про это писала. Я не вступала в партии, но ходила на выборы как наблюдатель.

Я задумывалась раньше про эмиграцию как некую временную меру, возможность продолжить образование. Сейчас я оканчиваю магистратуру МГУ и магистратуру ВШЭ, это два лучших вуза в стране. Я посмотрела на то, как они устроены, и я недовольна тем путем, который есть у нас для ученых. Молодой ученый — это человек, который занимается наукой вопреки всему, а не потому что государство в нем заинтересовано.

И наука невозможна без международного общения ученых. Страшно то, что российские ученые будут выключены из мирового дискурса на долгие годы. Я думаю, что, возможно, пойду в аспирантуру в иностранный вуз. Я могла бы изучать право за границей и смотреть на то, как можно имплементировать какие-то хорошие правовые вещи в стране, не имеющей романской правовой базы. После этого я бы все равно хотела вернуться обратно в Россию. Эмиграцию в значении уехать навсегда я для себя не рассматривала. Я надеюсь, что у меня будет возможность свободно жить в России и заниматься тем, чем я здесь занимаюсь.

Если честно, когда я проснулась 24 февраля, в день вторжения российских войск в Украину, я поняла, что уже проснулась в другой реальности. Такое не откатывается назад.

В тот день уже было понятно, что люди будут выходить на антивоенные выступления. Первые семь дней я точно не думала про эмиграцию, я работала. Каждый день было по несколько сотен задержаний. Ты должен координировать работу. Я просыпалась в 8 утра, засыпала в 3 ночи, все это время я работала. Это морально и физически тяжело.

3 марта мне впервые стало очень страшно, потому что я поняла, что часть моих друзей уезжает. Я пишу им, спрашиваю, когда увидимся, они отвечают: «Наверное, за границей». Мы поставлены в ситуацию, где тебе нужно прямо сейчас сделать очень важный выбор — ты остаешься или уезжаешь. И это не размышление про русские березки и родные берега, а реальное понимание, что сейчас может опуститься железный занавес и со стороны России, и со стороны других стран. И ты должен принять решение, которое перепринять ты уже не сможешь.

Если ты уедешь за границу и поймешь, что тебе негде там работать, у тебя проблемы с документами, ты уже не сможешь вернуться назад. Или ты остаешься и пополняешь чью-то полку литературой о русской тюрьме — то есть, сидя в тюрьме, пишешь рассказы в духе Шаламова. Какой из этих выборов лучше? Самое страшное, что ты не знаешь, что будет дальше, но должен очень быстро принять судьбоносное решение.

Мне стало окончательно понятно, что все мои планы бессмысленны. То, к чему я долгое время шла, рассыпалось. Страшно стало, что то пространство мысли, в котором я живу, схлопывается так быстро, как, наверное, никогда, и в этом пространстве ты можешь остаться один. Я остаюсь в такой пустоте, в которой меня уже не слышат. Никто в этой новой России не даст такому человеку, как я, возможность преподавать на кафедре и заниматься наукой.

Сначала мы проснулись без фейсбука, потом у меня твиттер не загружался, завтра инстаграма и ютуба не будет, площадок для высказываний становится все меньше. И вчера я действительно подумала, что зря остаюсь, что надо уезжать. А потом я подумала, что для меня гораздо важнее, чтобы у меня была какая-то почва под ногами. Мне ни минуты не стыдно за то, что я делала эти восемь лет, за свои мысли. Я готова дальше бороться и работать, чтоб в России был институт прав человека. 

Уезжать за границу и оттуда говорить, как все плохо, мне не подходит. Мне не стыдно за то, что я русская, но мне стыдно за то, что происходит. Это важный момент в истории, который мы будем потом переосмыслять. И это будет крайне больно, у нас столько страниц неудобного прошлого. Путин уже лекции по истории читает, отбирает хлеб у меня.

Надо продолжать работать и мыслить на русском языке. Не самоцензурироваться. Не говорить то, что не хочешь говорить. Говорить смелее, чем раньше. Потому что если не сейчас, то когда? Сейчас это как никогда важно. Выбирать слова не из новояза, который предлагает нам власть, а в соответствии со здравым смыслом. Я люблю свою страну. Я верю в то, что мы оказались в страшной точке, но это не навсегда.

Я помню, как однажды мама мне сказала, что если меня арестуют, то я ей больше не дочь. 

3 марта меня позвали как спикера от «ОВД-Инфо» выступить в прощальном эфире «Дождя» — рассказать, что происходит с задержанными. Я смотрела весь этот эфир, а потом увидела высказывания ученого совета МГУ в поддержку войны. Я — человек, который редко плачет, но это меня разорвало. Я подумала, что я должна поговорить с мамой по поводу тех ее слов. Я захожу к ней в комнату и говорю: «Мам, прямой вопрос: если за мной придут, ты будешь меня поддерживать?». Ладно, я не нужна миру, потому что мы граждане страны, развязавшей войну, я не нужна своей стране, потому что я “предатель родины”, но если я не буду нужна самым близким, это будет для меня страшно.

Я услышала хороший ответ. Оказалось, что моя семья готова к обыскам. Мама сказала: посадят тебя под домашний арест, будешь рисовать. Когда я встала в позицию ребенка, которому страшно, моя мама заняла позицию взрослого. Я рада, что я обрела эту почву под ногами, потому что моя семья никогда не поддерживала меня в политическом ключе.

Смотреть на то, как твои друзья уезжают… За это я больше всего и ненавижу тех людей, которые сейчас руководят страной, — за разрыв социальных связей. Узурпаторы у власти годами показывают, насколько им не важны человеческие жизни, а для меня нет ничего важнее этого. Мы все поделились на тех, кто набрался смелости уехать, и на тех, кто набрался смелости остаться. Страшно остаться тем человеком, который, уезжая, выключает за всеми свет.

Мне кажется, что в моих словах столько бравады. Хочется сказать как-то просто. Но как в это время без бравады? Себя же надо как-то утешить. Оправдать, что ты остаешься, что это не зря, что ты свидетель очень интересных исторических событий. А быть свидетелем, оказывается, очень страшно.

Мне сложно сказать, насколько я в безопасности. Риски преследования есть, как и у многих. Мне сестра говорит: «Саш, ну, ты же можешь сесть на 20 лет, например, за госизмену». Даже участие в этом тексте — это риск. К сожалению, действующая власть в России воспринимает любую критику сейчас как покушение на мироздание. Власть забыла, что критика — это то, что исправляет систему, а не уничтожает ее. 

Я пишу для Forbes, Афиши.Daily, TJ. Прошлым летом начал сотрудничество с The Village как фрилансер, но сейчас они заблокированы, и я не знаю, получится ли в ближайшее время работать с ними без рисков для себя.

Я не ходил и не хожу на митинги, не принимаю участия в акциях, но слежу за всеми новостями, помогаю распространять важную информацию.

Мысли уехать из России у меня появились, когда началась «военная операция», посыпались санкции и стало понятно, что пришла новая и неприятная реальность. Наверное, это был пиковый момент, когда я уже начал смотреть авиабилеты и прицениваться к съемному жилью в условном Тбилиси — но цены росли так же быстро, как приходило понимание, что эмиграция не сделает мою жизнь проще.

Я решил остаться в России по нескольким причинам. Первая и самая дурацкая — я банально не хочу уезжать. Москва — мой город, который я бесконечно люблю, в котором родился и вырос и где мне даже уютнее и спокойнее, чем в Европе, которую я к своим 25 годам успел объездить и даже пожить там. В Москве у меня свое жилье, друзья и близкие, этот город — лицо моей страны, которое знает весь мир. Я считаю своим счастьем родиться и жить здесь, и отказываться от этого не намерен. 

Вторая причина — финансовая. Да, моих средств хватило бы на покупку билетов в один конец, аренду жилья на месяц и какие-то расходы. Но что будет дальше, когда эти 30 дней пройдут? Я хочу продолжать работать фрилансером и писать для разных СМИ — месячного дохода от этого мне вполне хватает на сносную жизнь в Москве, но не на постоянное пребывание в другой стране на том уровне комфорта, к которому я привык. Кто-то скажет, что это самоубийство, но я предпочитаю умереть дома, в своей квартире, которую я с такой любовью обставлял, без долгов и зная, что близкие рядом, – нежели в чужой комнатушке в неродной стране, едва доев последнюю банку фасоли, купленную на деньги от работы, которую я ненавижу и которой вынужден был обучаться против своей воли.

Наконец, третья и, наверное, самая воодушевляющая причина — я нужен своей стране. Я пишу на социальные темы: о людях с ВИЧ, домашнем насилии, психологических проблемах. Я веду пару блогов, в которых не боюсь быть собой настоящим — гомосексуальным мужчиной, живущим в России. За это мне регулярно приходят десятки сообщений от незнакомцев со словами благодарности. Мой личный пример, который я транслирую в медиа, помогает одним принять свою сексуальную ориентацию, сделать каминг-аут и полюбить себя, вторым победить собственную гомофобию и стать более толерантным, а третьим — лучше понимать других и проявлять эмпатию к тем, кто слабее или несчастнее. Я вижу, как своими, казалось бы, незначимыми постами или статьями я, пускай медленно, но меняю общество и делаю чью-то жизнь лучше, более того, я получаю благодарность в ответ. Я не смогу — у меня не хватит ресурсов, времени и в конце концов желания — делать то же самое в другой стране. Я чувствую ответственность за тех, кому я помогаю или могу помочь.

Свою эмиграцию я воспринимаю как расписку в собственной слабости. Да, все вокруг бросает мне вызов, все вокруг пытается законсервировать время и с ним все плохое, что есть в обществе, а я будто борюсь с этим. И каждый раз инструментов для этой борьбы будто бы меньше. Получается, раз я уезжаю, значит, я сдался, а я не хочу этого делать. Разумеется, сюда не подходят случаи, когда люди бегут из-за того, что есть уголовное преследование и угроза жизни, я говорю лишь о тех, кто живет, как я, в относительном комфорте. Когда тебя могут убить или посадить и эта угроза более чем реальна, эмиграция — единственное спасение.

Но смотреть, как уезжают другие, конечно, больно. Многие мои знакомые, собрав рюкзак и последние деньги, сдав свои съемные квартиры, уехали в один конец, не зная, когда вернутся. В какой-то степени я понимаю их выбор, я не имею права их осуждать. Но когда ты видишь, в каком количестве уезжают те, кто тоже хочет перемен в стране, начинает казаться, что все безысходно, что бороться больше нет смысла. Но, к счастью, на смену одному уехавшему мечтателю о лучшем будущем приходят десятки других. Радость добавляют сейчас те медийные люди, кто остается, — например, Илья Яшин. Для меня это смелость, и я тоже хочу быть таким смелым — более того, я знаю, что я могу таким быть.

Каждый час появляются новости о новых санкциях других стран и разных зарубежных компаний против России. Кое-какими продуктами я успел закупиться наперед, сходил в магазины — слегка обновил гардероб в Zara аккурат за сутки до новости об их уходе из России. Решаю сейчас, как поступить с банками, мой внезапно оказался санкционным: планирую перейти в другой и заказать там карту МИР и Union Pay. 

Я остаюсь в журналистике и буду писать больше на темы психологии, я вижу большой запрос на эту область у аудитории. Продолжу публиковать статьи о тех, кто подвергается дискриминации — спецоперации спецоперациями, а стигма никуда не уйдет. Моя задача как журналиста — бороться с проблемами нашего общества.

Риски для меня во всем: СМИ, с которым я сотрудничаю, могут закрыться, но я не боюсь, — если что, найду другие. Что касается армии, я подумаю об этом завтра: начнутся проблемы — будем решать. Тот факт, что я открытая ЛГБТ-персона — ну, закрытой уже стать не получится, с проблемами на этой почве я тоже буду разбираться по факту. Я живу тем, что происходит сейчас, а сейчас самое важное — финансовая подушка, вот ее я и набиваю.

Друзья мое решение остаться скорее поддержали: они тоже не уезжают из России. Мы сейчас стараемся общаться и встречаться как можно чаще, это помогает легче переживать происходящее. Из родных ситуацию я обсуждал лишь с мамой: потенциальную эмиграцию она не поддерживает, в детали ее логики я не вдавался: сейчас она только приходит к пониманию, что на самом деле происходит в нашей стране, через СМИ и мои рассказы.

Самое тяжелое и страшное для всех нас — не сдаваться. Когда другие уезжают, когда вокруг все пишут, что будет п***ец, а мы слабые и трусливые, когда новые законы лишают тебя свободы, сдаться очень просто и даже хочется. Но как поется в песне «Снежная» у Soltwine: «Но у нас есть мы, и вместе шагается легче в любом пути». Как бы трудно ни было, мы есть друг у друга, мы готовы друг друга выручать и помогать — сейчас это как никогда важно осознавать и не скупиться на слова поддержки и добра тем, кто нам дорог или кому сейчас плохо.

Многие говорят: «Мне стыдно, что я русский, мне стыдно, что я живу в России». Это максимально демотивирует. Мне не стыдно. Я люблю Россию, я не стыжусь того, что я гражданин этой страны.

Моя страна — это люди, которые не сдаются ни на минуту, продолжают заниматься активизмом и открыто говорят: «Я остаюсь здесь вопреки всему». Моя страна — это современная музыка, в которой, словно бросая вызов консерватизму, все чаще затрагивается тема феминизма и ЛГБТ-повестка. Это наша история, культура, наш «дурной» менталитет — смекалка, юмор, находчивость, остроумные фразочки, желание искать оптимизм во всем, готовность помогать ближнему, неубиваемый дух. Это молодое поколение нас, 20-летних, и тех, кто младше, которые точно не будут жить так, как наши родители и дедушки с бабушками. 

Я люблю Россию, это моя Родина. И даже если собрать в кучу все машины с Садового кольца с этими Z на грязных стеклах и багажниках, все это — ничто в сравнении с тем потенциалом, яркостью, молодостью, тягой к свободе, которая у нас есть.

Как журналист я слежу за нашим обществом: за постами и комментариями в интернете, лайками и дизлайками, разговорами на улицах, кто как одевается и относится к другим, даже за опросами, которые нередко куплены и необъективны. Каждый день, не первый год. И я точно могу сказать: добро уже победило, нам осталось лишь сделать эту победу и нас самих более видимыми.

Я давно и много думала об отъезде. Где-то до 18 лет мне казалось, что в России вообще нечего делать. Но это был скорее юношеский максимализм. Потом он прошел, и я осталась. В прошлом году многие мои знакомые стали по разным причинам уезжать из России, и я снова стала об этом рассуждать. Временами хотелось уехать от цензуры и политического давления. От избиений на митингах. В последнее время я вообще не могу в них участвовать — у меня случаются панические атаки.

Я долго сомневалась, не могла ни на что решиться. Недавно я заметила, что от  каждой новости про Россию я дергаюсь и начинаю смотреть билеты в Армению. Я поняла, что невозможно дальше метаться, нужно принять решение. Выделила себе час, села и стала все взвешивать.

В конце концов я поняла, что готова остаться. Если я перееду, это точно ударит по моей психике. Такие вещи мне трудно даются, в 17 лет я с трудом пережила переезд в Москву из Иркутска. Если я сейчас поеду за границу, там будут посторонние люди, непривычная и непонятная инфраструктура. К тому же непонятно, что будет дальше с границами и перелетами, смогу ли я вернуться и увидеться с родителями. 

Здесь, в Москве, оставаться тоже страшно. Но я решила — если моя крыша поедет, то уж лучше тут, чем где-то еще. В конце концов, я буду в собственной квартире и в кругу семьи. Паникер во мне по-прежнему говорит: «Беги». Но все же я хочу остаться. Мне не хочется бросать родину. А родина — это не Путин и не государственный аппарат, это совсем другие вещи.

Мне важно было рассказать о моем решении окружающим, написать о нем в соцсетях. Чтобы не забывать о том, что это — мое решение, это я его приняла, а не обстоятельства так сложились. Мне кажется, тем, кто остается здесь, стоит говорить об этом. Лично у меня есть ощущение, что уезжают вообще все — от этого очень страшно и одиноко. Когда видишь, что кто-то, кроме тебя, остается, становится проще. Мы с коллегами уже договорились почаще ходить в офис, чтобы видеться и поддерживать друг друга. 

Какой будет жизнь дальше — представить пока трудно. Сейчас я продолжаю работать и получать зарплату. На всякий случай закупилась кормом для собаки и контактными линзами. Конечно, я волнуюсь, что Россия может превратиться в новую версию СССР. Что сильно изменится качество жизни, я не смогу позволить себе многое из того, что могу сейчас. Но когда я задумываюсь об этом, я вспоминаю, что в соседней стране людей убивают, что семьи сидят в бомбоубежищах. И мне становится не по себе — мысли о том, смогу ли я по-прежнему ходить на маникюр, кажутся просто кощунственными.

Я боюсь и более глобальных вещей. Что введут смертную казнь, что будет всеобщая мобилизация, дефолт, продуктовые карточки. Но на это сложно повлиять. Я думаю, сейчас все, что я могу, — это делать вещи, которые кажутся мне правильными и приносят пользу окружающим.

Фото на обложке: Klaus Wright/Unsplash