«Это мой ребенок, и мы с ним вдвоем против всего мира»

Истории женщин, родивших в результате изнасилования, и их детей

По данным опроса американского Национального центра профилактики и контроля травм, 16% из женщин в возрасте от 18 лет, которые подверглись изнасилованию, беременеют. Специально для «Холода» Анна Алексеева поговорила с такими женщинами о том, смогли ли они полюбить ребенка от насильника, а также с девушкой, которая узнала, что рождена от насильника, — о том, как это повлияло на ее жизнь и отношения с матерью.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Имена всех героинь изменены по их просьбе.

«Заикри ее, и тогда она тебе точно изменять не будет»

Наталья, 24 года

Мать растила меня одна: мой отец ударил ее, когда она была беременна мной, и мама с ним развелась. Отец появлялся в моей жизни, только когда у мамы завязывались отношения с кем-то еще. Когда мне было восемь лет, в маминой жизни появился мужчина, за которого она впоследствии вышла замуж. Отчим меня невзлюбил: он унижал и избивал меня, пока мама была на работе. Я не рассказывала ей об этом, потому что боялась, что отчим уйдет, а мама больше никого не сможет найти. Однажды бабушка, которая гостила у нас, увидела, что отчим меня ударил. Был скандал, бабушка даже пыталась меня забрать. Но вскоре выяснилось, что мама беременна, поэтому семью решили сохранить.

Брат родился нездоровым: к четырем месяцам врачи обнаружили у него гепатит, паралич лицевого нерва, а также подозревали заболевание крови. Мама буквально жила с ним в больницах. За мной присматривали бабушка с дедушкой. После выписки с братом нянчилась я. Когда моему брату было полгода, умер дедушка. Бабушка была вне себя от горя и срывалась на мне: могла побить мухобойкой или шнуром от удлинителя за то, что я неаккуратно пишу. Маме об этом я опять не говорила — старалась не травмировать лишний раз, у нее и так проблем хватало: к 34 годам у нее половина волос была седая.

В 14 лет я подружилась с мальчиком на два года старше меня. Через год мы стали встречаться: целовались, ходили за ручку — ничего больше. Мы жили в поселке в центральной России. Когда я окончила девятый класс, мать сказала, что мы переезжаем в город: брату нужна реабилитация, а в нашем поселке не было для этого условий. Друг моего парня собрал компанию на мои проводы. Меня напоили, хотя я отказывалась: «Последний раз видимся, не огорчай нас! Все пьют, а ты, че, рыжая что ли?». Больше я ничего не помню. Утром мама рассказывала, что парень принес меня домой. 

Потом у меня случилась задержка. Я не знала об изнасиловании, поэтому о беременности даже подумать не могла. Какая беременность, когда я девственница? Мама моего парня, которой я рассказала о задержке, посоветовала мне выпить настой лаврушки с йодом и водкой залпом, а потом принять горячую ванну для «нормализации цикла». Это сейчас я понимаю, что она все знала и хотела спровоцировать выкидыш. Тогда же я ей поверила и сделала все, как она сказала, но в ванной я на несколько мгновений потеряла сознание. Мне повезло, что воды я налила немного, иначе бы захлебнулась. Очнулась и вылезла сама.

Мы переехали в город, и в сентябре я поступила в колледж. Вскоре мама начала подозревать неладное, потому что я набрала в весе, и послала меня к гинекологу. Оказалось, что я на 13-й неделе беременности. С этого дня мать стала называть меня «шалавой». Она сразу позвонила матери моего парня с угрозами, что посадит его, если он не приедет и не будет нам помогать. Парень приехал. Мы прожили вместе несколько месяцев, в декабре все вместе поехали в наш родной поселок на Новый год, но обратно в город он возвращаться не стал. Теперь он меня страшно бесил, и я до сих пор его ненавижу за то, что он так со мной поступил, за его трусость. Выяснилось, что изнасиловать меня ему посоветовал друг: «Заикри ее, и тогда она тебе точно изменять не будет». Он извинялся передо мной, но не столько из чувства вины, сколько от испуга, что моя мать его посадит. 

«Это мой ребенок, и мы с ним вдвоем против всего мира»

За три месяца до родов я устроилась промоутером в магазин. Работала неофициально. Денег не хватало. Я думала: узнай я обо всем вовремя и сделай аборт, жила бы как раньше, все было бы хорошо — но потом сын начал шевелиться у меня в животе. Я поняла, что это мой ребенок и мы с ним вдвоем против всего мира.

Буквально за неделю до родов у меня начались панические атаки (не хватало воздуха, рот был как будто набит камнями, нечем было дышать) и ночные кошмары. Мама заставляла меня молиться и говорила, что это мне за мои грехи. Кстати говоря, я мучилась еще лет пять. Став постарше, я начала ходить к психологу, и мне полегчало.

В женской консультации мне поставили дату зачатия раньше, чем это по факту случилось, сделав выводы по УЗИ. Поэтому в роддом меня увезли заранее. Две недели я, 15-летняя девчонка, провела среди взрослых теток, которые были уверены, что я гулящая оторва и сама во всем виновата. Когда я почувствовала, что у меня начались схватки, врачи мне не поверили, и я промучилась несколько часов. В 10 вечера мне сделали обезболивающий укол и послали спать. Только в час ночи, когда пошла кровь, меня повезли в родовую и оставили там до пяти утра. А когда зашли проверить, оказалось, что ребенок уже почти родился. Потом я услышала, как медсестры между собой разговаривают про мертвого ребенка. Думала, это про моего. Сначала я испытала облегчение, а потом жуткую тревогу: «Как же так? Столько ради него терпела, а он умер». Потом оказалось, что говорили про другого новорожденного. 

Через месяц после родов я вернулась на работу и учебу. Бывший приехал на две недели, потому что с сыном сидеть было некому, а потом свалил на попутках в родной поселок — встречать друга из армии (того самого, который  посоветовал меня «заикрить»).

Еще на восьмом месяце беременности мать поставила мне ультиматум: либо я пишу отказ от ребенка в ее пользу, либо иду на все четыре стороны (как я тогда понимала, это значило, что она выгонит нас на улицу). Она обещала, что сын при этом будет знать, кто его настоящая мама. Я была против. Думаю, что мама договорилась с сотрудниками опеки, потому что моего сына у меня забрали. Мать сказала, что оформит на него опеку, подсунула мне бумаги на подпись, сказав, что они о согласии на ее опеку. Я поверила и подписала, как оказалось, отказ от ребенка. Я думаю, если бы бывший «поиграл» во влюбленного и заинтересованного в семье хотя бы пару месяцев, мать не настаивала бы на отказе, не было бы суда, и в свидетельстве о рождении сына матерью значилась бы я. Все бы было по-другому, если бы не его трусоватая натура. Мама попросила меня, чтобы и он написал отказ от претензий на ребенка, а бывший потребовал за это 30 тысяч. Я ему чуть руку не сломала. Денег не дала, да и не было их, а отказ он все-таки подписал. Это пропащий человек. Он живет в поселке, в сарае — без документов, без семьи, без будущего. Жизнь его наказала за меня. 

Сейчас я понимаю маму. Я не осуждаю ее, могу понять и оправдать каждый ее поступок. Денег, чтобы содержать меня, моего новорожденного сына и моего брата у нее не было. Мы ели макароны по семь рублей за пачку, а для малых она иногда покупала кусочек мяса. Снимать жилье было дорого, и мама взяла квартиру в ипотеку. Усыновив моего ребенка, она стала получать пособия и дополнительные льготы как многодетная, и материнским капиталом закрыла почти половину ипотеки. Если бы сына записали на меня, всего этого не было бы. Мама усыновила его не ради выгоды, а чтобы выжить. Но тогда я этого не понимала, и мы часто ссорились.

Я училась и работала, но мама все равно была мной недовольна. Я спала на парах в колледже, преподаватели входили в мое положение, старались не беспокоить, отпускали пораньше. Когда сыну было восемь месяцев, я приехала с суток на пары, но преподавательница отправила меня домой «отсыпаться». Дома была мама. Слово за слово, мы подрались. Малой все это видел и громко кричал в манеже. Я поняла, что так больше нельзя, что страдают все. Собрала вещи и уехала в другой город. 

Первые четыре километра шла пешком, потом на попутке добралась до города. Зашла в магазин погреться. Продавщица увидела, что у меня нос и щеки синие, начала спрашивать, что я здесь делаю, есть ли куда идти. Она ненадолго приютила меня в своей однушке, взамен я помогала ей выкладывать товар, таскала ящики и коробки. Я звонила своему отцу, просила помочь, но он сказал, что я — позор семьи, и повесил трубку. Через неделю я перебралась жить на вокзал. Там тоже помогали продавщицы: перетащить несколько коробок — 200 рублей и стаканчик чая с пирожком. Потом я встретила парня, который меня оттуда забрал. Вернулась на старую работу в город, где жила мама. Ночевала у парня в одном городе, а в пять утра — на электричку, чтобы к девяти быть на работе. Через несколько месяцев нашла работу поприличнее уже в городе, где жила.

«Это мой ребенок, и мы с ним вдвоем против всего мира»

Я старалась наладить отношения с матерью, потому что чувствовала себя виноватой: ведь я родила ребенка и создала ей тем самым проблему. Через полгода после побега из дома я приехала к ней с деньгами. Она заперла брата и сына в комнате, а с меня потребовала справку, что я не сифилисная: она решила, что я проституцией эти деньги заработала. В общем, мы опять поругались. Домой я больше не возвращалась, но деньги матери исправно посылала и тайком бегала к малому, когда он пошел в садик.

Я очень хотела вернуть сына, но мать сказала, что разрешит переоформить ребенка на меня через пару лет, и то, только если я выйду замуж: «Устроишься в жизни, найдешь хорошего парня, и, когда я пойму, что сыну будет у вас хорошо, не задержу его ни на секунду». Я делала все, как она скажет, боялась ей слово поперек сказать — иначе она меня к сыну и брату не подпустила бы. Мой парень ей не нравился, поэтому я нашла другого, «понадежнее», и вышла за него. В 21 год я снова забеременела. Мать немного смягчилась и даже привезла мне сына и брата на летние каникулы. Во время беременности и после родов я была в жуткой депрессии. Боялась, что и этого ребенка у меня отнимут, потому что вдруг мне не на что будет его кормить или я не соображу, как за ним ухаживать. Я родила дочь, первый год спала с ней в обнимку — так было страшно, что отберут. Не могла заснуть, если ее рядом не было. 

Вскоре я вновь попросила мать отдать мне сына, но снова получила отказ: «Как ты себе это представляешь? Подумай, как это его травмирует! Зачем калечить ребенку психику и менять привычную ему жизнь? Ты эгоистка! Надо было забирать его до трех лет. И вообще, у вас теперь “свой” ребенок есть. Сына вы будете меньше любить. Пусть все останется, как есть». Я консультировалась с юристом: шансы забрать сына и отменить усыновление практически нулевые.

Мой сын по-прежнему живет с моей мамой и уверен, что я — его сестра. Он часто звонит мне, и, кажется, мать жутко его ревнует. Ей не нравится мой муж. Она убеждает меня, что ни один мужчина не будет относиться к чужому ребенку, как к своему, поэтому больше, чем на две недели в году, сына ко мне не отпускает. Мой муж обо всем знает и меня поддерживает. Мы решили, что переедем поближе к нему. В те редкие дни, когда сын рядом, я ощущаю, что он — недостающая деталь пазла моей семьи. 

«Мама периодически говорит мне, что лучше бы меня не рожала»

Яна, 17 лет

Своего отца я никогда не знала. Мама родила меня в 22 года. Она много пила, поздно возвращалась домой и практически не уделяла мне внимания. Когда мне был год, мама познакомилась с мужчиной и переехала к нему, оставив меня на попечении своих родителей. У меня было хорошее детство: бабушка и, особенно, дедушка любили, поддерживали и баловали меня. Я никогда не чувствовала себя обделенной. Бабушка и дедушка многое в меня вложили, и я благодарна им за это. От мамы я ничего такого не видела и, думаю, могла бы спокойно прожить без нее. Когда я немного подросла, мама примерно два-три раза в месяц стала меня навещать — и то по настоянию мужчины, за которого вышла замуж. Он не мог иметь детей и хотел забрать меня в семью.

В 12 лет я узнала о том, при каких обстоятельствах мама забеременела мной. Умерла моя бабушка, и родственники собрались у нас дома. Я случайно подслушала их разговор. Одна из сестер бабушки задала вопрос о моем отце, и подвыпившая мама, не вдаваясь в подробности, сказала, что мой отец ее изнасиловал. Не могу сказать, что я до конца осознала ситуацию и что-то почувствовала по этому поводу — в тот момент я сильно горевала по бабушке. Подробности я узнала позже, лет в 15, когда уже жила с мамой и отчимом. Я поздно вернулась домой, и мама сказала, что я могу повторить ее судьбу. По ее рассказу, когда ей было 22 года, она с подругой уехала в соседний город на празднование дня города. Там они познакомились с парнями. Моего биологического отца звали Иваном — мама это запомнила. Он ей вроде как даже понравился. Они выпили, и он стал к приставать к ней. Мама не захотела с ним спать, и тогда он ее изнасиловал. Вскоре она поняла, что беременна. Она не хотела меня рожать, и моя бабушка даже договорилась об аборте с врачами. Но об этом случайно узнал мой дед, который очень хотел внуков. Он, насколько я понимаю, знал об изнасиловании, но боялся, что после аборта мама не сможет иметь детей, поэтому буквально стукнул кулаком по столу и принял решение за всех (кстати, мама потом беременела еще дважды от сожителя и оба раза делала аборт). Мама не стала ему противоречить и родила меня. В детстве у меня были светлые волосы, квадратное лицо, и я внешне напоминала маме насильника, поэтому она ко мне практически не подходила. Сейчас я больше похожа на маму, единственное, что досталось от биологического отца, — цвет глаз. После того разговора я и осознала, почему мать ко мне так относится. 

Когда я после смерти бабушки стала жить с матерью и отчимом, моя жизнь изменилась в худшую сторону. Отчим часто напивался и бил меня и маму. Его кодировали, но это давало временный эффект. Жили мы бедно. В какой-то момент отчим потерял работу. Мама не работала. У нее обострилось хроническое заболевание, пришлось делать операцию на спине. Мама долго восстанавливалась: какое-то время не вставала с постели — ей даже нельзя было сидеть, и ей до сих пор противопоказаны физические нагрузки.

«Это мой ребенок, и мы с ним вдвоем против всего мира»

Когда мне исполнилось 15 лет, пьяный отчим стал меня домогаться. Мама, может, и видела это, но не хотела замечать — она была слишком привязана к отчиму. Это продолжалось на протяжении года и трех месяцев. Потом отчим меня изнасиловал. Я никому об этом не говорила, думала перетерпеть, так как до окончания школы оставалось немного, я планировала поступать в вуз в другом городе. Мое психическое состояние оставляло желать лучшего: у меня были нервные срывы, я не хотела возвращаться домой из школы. Там знали, что у меня пьющая семья, обращались в опеку, даже стоял вопрос о лишении моей мамы родительских прав.

Когда я с подругой была на школьном мероприятии по профориентации, пьяный отчим, узнав, что я вернусь домой позже обычного, начал писать мне оскорбительные сообщения. Подруга предложила переночевать у нее. В итоге я жила там неделю. В школе об этом знали. Отчим все это время писал мне гадости. Другая подруга, видя мое состояние, посоветовала мне обратиться к школьному психологу. Он стал первым человеком, которому я рассказала о сексуальном насилии со стороны отчима. Психолог обратился в подразделение по делам несовершеннолетних (ПДН). Инспекторы ПДН пообщались со мной. После этого отчима арестовали. Недавно суд приговорил его к 10 годам колонии. Мама до сих пор винит во всем меня и периодически говорит, что лучше бы меня не рожала.

Сейчас мы живем втроем: я, мама и ее новый мужчина. Он — нормальный человек, у нас хорошие отношения. Маму он жалеет. Думаю, что с ним она будет счастлива. Я заканчиваю школу и планирую уехать подальше от дома. Я чувствую себя лишней в этой семье. Мама никогда не любила и не поддерживала меня. Она может со мной не общаться неделю, хотя мы и живем вместе. Не знаю, люблю ли я ее. Когда вспоминаю, как она защищала отчима, я чувствую отвращение.

«Он сказал, что решил сделать мне второго ребенка, чтобы я точно не ушла от него»

Людмила, 50 лет

В 23 года меня изнасиловал сожитель, от которого у меня уже была трехлетняя дочь. Мы познакомились через общих друзей, когда мне было 19 лет. На тот момент я работала помощником режиссера и мечтала сама стать режиссером. Я была наивной, не знала ни мужчин, ни жизни. Он, образованный и интеллигентный мужчина, произвел на меня впечатление и легко затащил в постель. Он убеждал меня бросить «глупую и бездуховную» работу и посвятить себя семье и рождению детей. Я послушала его, уволилась, а через пару месяцев узнала, что беременна. Он неожиданно для меня сказал, что содержать меня и ребенка не намерен: «Оставить ребенка — твое решение, поэтому возись с ним, как хочешь». Об аборте я даже не думала, это же мой ребенок — моя кровь. Пошла работать уборщицей, надо же было на декретные как-то заработать. А что делать? Благо, квартира у меня была своя. О мечтах получить образование и выучиться на режиссера пришлось забыть.

Я родила дочь. Советский Союз развалился, пришли 1990-е с их нищетой. Помочь мне было некому: мама умерла, когда мне было 18, отец скончался через год после этого, а дальним родственникам я была не нужна. Нужно было как-то выживать, поэтому я выучилась на портную и пошла работать в ателье, обшивала себя и ребенка. Жизнь медленно, но налаживалась.

Отец моего ребенка успел эмигрировать в Европу: он часто говорил, что слишком талантлив для «совка». Через пару лет он позвонил мне, говорил, что соскучился по России и хочет вернуться обратно. Что пойдет работать учителем или журналистом, и вообще, будет делать все, как я скажу, лишь бы я позволила ему жить со мной. Я согласилась, но поставила ему условие, что сексуальных отношений у нас до свадьбы не будет. 

Мы прожили вместе около двух месяцев. Он был страшно ленив и не желал работать, говорил, что слишком гениален для простой работы, что ему надо найти что-то покруче. Я по-прежнему работала портной в ателье. Он говорил, что я женщина хорошая, работящая, прокормлю всех, и жил за мой счет. Не пил, не бил, но погуливал. Я решила его выгнать, но это оказалось не так просто — уходить он не хотел. Тогда я вызвала милицию, говорю, уберите этого человека из моей квартиры. А он в присутствии милиционеров сразу стал милым, хорошим: «Ну, поругались мы немного, с кем не бывает. Чего кипиш поднимать?». Милиционеры пожали плечами, дескать, разбирайтесь сами, — и ушли. А он дал мне в челюсть, заломил руки и изнасиловал. Наша дочь спала в соседней комнате. Я молчала, боясь ее разбудить. На следующий день он сказал, что решил сделать мне второго ребенка, чтобы я точно не ушла от него, «не сорвалась с крючка». Выгнать его из квартиры у меня по-прежнему не получалось, поэтому через несколько дней я позвонила своим школьным друзьям, и они выкинули его на улицу. В милицию об изнасиловании я не заявляла. Смысл? Он же жил со мной по моему согласию.

«Это мой ребенок, и мы с ним вдвоем против всего мира»

Известие о беременности стало для меня катастрофой: я очень хотела замуж, а с двумя детьми шанс найти нормального мужа стремился к нулю. Я винила во всем себя. Ну, видела же, как этот человек обошелся со мной и со своей дочерью! Глупо было ждать от него чего-то хорошего. Хотя я и была в отчаянии, но вариант сделать аборт даже не рассматривала. У меня бы никогда не поднялась рука убить ребенка. Да, насильник сделал злое дело, но ребенок не виноват. Знаком ли мне был насильник или нет, для меня роли не играло. Во время беременности я испытывала противоречивые чувства: с одной стороны, обычная радость женщины от ожидания ребенка, с другой — отчаяние и нежелание его иметь. Но после рождения сына я быстро поняла, что это мой ребенок, и связь между ребенком и насильником в моей голове исчезла.

Когда я родила, мой бывший сожитель заехал ко мне забрать оставшиеся вещи, сказал: «Какой милый ребенок, какая прелесть», — собрал манатки и ушел. В жизни детей он не принимал никакого участия. Мне пришлось нелегко. Замуж я так и не вышла. Мужчинам верить перестала. Подрабатывала шитьем, потом мыла полы в церкви. Когда дети чуть подросли, пошла на курсы и выучилась на бухгалтера. Нашла хорошую работу. Но счастье  было недолгим: через два месяца меня сбила машина, я осталась инвалидом. Стала дальше растить детей на пенсию, иногда знакомые помогали продуктами. Жили мы в нищете. 

Сейчас у нас все нормально. С божьей помощью справились. Дети выросли, выучились, встали на ноги. Я жалею только о своем отчаянии во времена молодости. Тогда я плакала и страдала, что одна, что у меня внебрачные дети, что сын от насильника. Но я была молода и здорова, и дети меня любили. Надо было радоваться.

Тот мужчина сейчас живет в другой стране. Не так давно мне позвонила его знакомая и сказала, что он хотел бы пообщаться с дочерью, мол, пусть она ему позвонит. Я рассказала об этом дочери. Она ответила, что делать ей больше нечего, как общаться с посторонним человеком, который ее не растил и не любил. Живет он себе и живет, только пусть будет от нас подальше.

Редактор
Иллюстрации
Сюжет
Поддержите тех, кому доверяете
«Холод» — свободное СМИ без цензуры. Мы работаем благодаря вашей поддержке.